Валерий Меницкий - Моя небесная жизнь: Воспоминания летчика-испытателя

И вот когда мы уже почти дошли до ручки, нас наконец вызвали в училище и объявили, что всех распределяют по полкам. Я получил распределение в выпускной полк, но перспектива службы в нём меня не радовала. Прежде всего потому, что в душе я всегда оставался лётчиком-истребителем, а выпускной полк летал на бомбардировщиках. Во-вторых, там уже весь процесс обучения заканчивался, и налёт в выпускных полках был не такой большой по сравнению с полками первоначального обучения. Хотя работа в выпускном полку более почётна и в общем-то проще и комфортнее.

Когда мы голодали, Калмыков, командир эскадрильи, в которой я выпускался, сказал, чтобы я являлся на работу. Но я предпочёл уклониться, потому что в таком случае у меня появлялся шанс, хоть и маленький, попасть в полк первоначального обучения, куда мало кто стремился. Занятия с нами проводил замначальника училища Филимонов. На последних занятиях, после которых мы должны были отправляться в полки, я подошёл к нему и попросил аудиенцию. Он меня принял, и я высказал пожелание пойти в полк первоначального обучения, где была возможность летать на Л-29 и работать по общеистребительной программе. Он усомнился:

— Но ты понимаешь, это вроде бы как понижение твоего статуса, тебя берут в выпускной полк, всё уже определено.

Я ответил, что всё понимаю, но мне хотелось бы начать именно с инструкторской работы, а она там, где курсантов начинают обучать с самого начала. Видно, ему понравилось, что молодой лейтенант просится не туда, где теплее, а наоборот, в самый омут. И сказал:

— Считай, что вопрос решён.

И действительно, вопрос решился в мою пользу. Надо сказать, мои отношения с прежним командованием полка несколько ухудшились, но они не могли кардинально повлиять на мою судьбу, тем более что я напросился не куда-то там в тёплое местечко, а в более сложные условия. И это, наверное, выглядело плюсом.

Прибыв в новый полк, я познакомился с коллективом. В сущности, с этого и началось моё становление в новом полку. Я попал в первое звено первой эскадрильи. Надо сказать, командир звена, майор Зернов, был достаточно грамотный человек, но своенравный. Он много попортил крови тем, кто у него работал, но мы многому у него и научились. Он чётко показал, как управлять и такими молодыми лейтенантами, как я, и пожилыми капитанами, которым уже было лет под сорок. Зернов ко всем находил ключики и заставлял работать в нужном ему направлении.

Что сказать о своих первых шагах? Обучение и вылет на Л-29 были для меня делом необычным. До этого пришлось летать только на Як-18 и Ил-28. Я начал плавно выходить на освоение новой для себя машины, и это было интересно, потому что этот самолёт был чехословацкого производства, как-никак иностранного. В интерьере кабины, в авионике, в рычагах управления было много нашего, советского, но в то же время имелись чехословацкие нюансы. Мы почувствовали определённую разницу в оборудовании, многое для нас было новым в смысле качества, и надо сказать, мы полюбили эту машину. Пожалуй, лишь недостаток мощности двигателя отрицательно сказывался на её пилотажных свойствах. А так машина для обучения курсантов была очень и очень простой и доступной.

Полк наш считался учебно-боевой частью, но тем не менее в нём была программа и боевой подготовки. Для меня это имело значение, так как я поставил перед собой цель стать лётчиком-испытателем. В отпуске я разговаривал с дядей Мишей, и он мне объяснил, какие требования предъявляются в Школе лётчиков-испытателей к поступающим, и одобрил то, что меня оставили инструктором, тем более в ППО. Конечно, было бы совсем хорошо, если бы я летал на самых современных истребителях типа МиГ-21, Су-9, Су-11 или Як-28… Но лиха беда начало! Приходилось исходить из тех возможностей, которые у меня были. Я по-прежнему дружил с Сашей Синтёнковым, который попал во вторую эскадрилью лёгкого полка, и мы негласно соревновались.

Каждый лётчик должен стремиться к совершенству. Другое дело, что кому-то это удаётся, а кому-то — нет… Кстати говоря, так к этому подходил Вадим Сорокин. Он тоже мечтал стать испытателем, но, к сожалению, это ему не удалось. Однако те программы, к которым его привлекали, свидетельствовали, что ему близка исследовательская работа, хотя максимум, чего он добился, — это полёты за цель. У него были свои трудности, но его пыл заражал нас.

Курсанты мне попались неплохие. К тому времени заработали психоаналитические методики, и списываемость по лётной неуспеваемости уменьшилась. Но тем не менее проколы бывали.

Всех инструкторов я бы разделил на три категории.

Первая — фанаты, увлечённые своей работой. Мой товарищ по эскадрилье Гена Золотухин на вопрос, кем он хочет стать, ответил с удивлением:

— Как это кем? Как был инструктором, так им и останусь.

— Неужели ты не хочешь стать испытателем?

— Хочешь верь, хочешь не верь — не хочу. Я ловлю кайф от работы инструктором, для меня это всё! Поднять человека, который ничего не понимал и не умел, до той высоты, когда он сам полетел… И сознавать, что сделал это именно ты, видеть его благодарные глаза… Для меня это высший кайф!

Действительно, курсанты всегда помнят таких инструкторов и с большой благодарностью относятся к ним. Это категория одержимых.

Другие работают инструкторами в силу служебного долга. Может быть, им хочется в строевую часть, ближе к боевой подготовке, но судьба бросила их на это трудное дело — быть инструктором. И они честно исполняют свою работу. Это люди долга.

И, наконец, третья категория, так называемые «пофигисты». Надо — и они служат, но к инструкторству своему относятся спокойно: получилось — значит, получилось, не получилось — что ж, не вышло.

Впрочем, можно выделить ещё и четвёртую категорию. Это люди с понятием. Они считают, что выпускать нужно только отличников. А с теми, кто не успевает, не стоит и возиться. Раз он плохо усваивает мою методику — значит, он плохой лётчик. В причинах же этой плохой успеваемости они даже не пытаются разобраться. А таких курсантов просто надо понять и помочь им справиться со своими недостатками. Но инструкторы из четвёртой категории этим не интересуются, стараясь побыстрее списать таких «неугодных». У них даже есть своя железная логика: лучше хороший тракторист, чем плохой лётчик, потому что плохой лётчик может и себя угробить, и экипаж. Вроде бы правильная логика, но она имеет право на жизнь лишь в том случае, если ты действительно докопался до причины и человек на самом деле не способен летать.

Естественно, инструкторы из третьей и четвёртой категорий допускают большой процент списанных по лётной неуспеваемости. А ведь это человеческие судьбы, погибшие мечты. Конечно, человек может найти себя в другом деле, если это человек волевого склада. Конечно, он сделает всё возможное, чтобы обрести себя в другой профессии, но его жизненная мечта будет разрушена. И как знать, может, в результате ошибки мы действительно потеряли удивительного лётчика-командира, лётчика-испытателя, космонавта…