Петр Чайковский - Ада Айнбиндер

о намерении поставить новую оперу Чайковского уже в ноябре, композитор был преисполнен вдохновением. Также композитора посещали мысли о будущем лете, нервы его действительно были расстроены, на все трудности этого времени накладывались заботы об устройстве брата Анатолия, который заканчивал Училище правоведения. Петр писал брату: «Куда еду, еще до сих пор не знаю, но, по всей вероятности, за границу. Доктор находит для меня необходимым купаться в море и пить какие-то воды»[273].

Но как раз летом 1869 года исполнилась давняя мечта Петра Ильича – он поехал в Каменку. Сюда же съехалась с Ильей Петровичем во главе вся семья Чайковских, кроме старшего из братьев Николая. В Каменке отпраздновали свадьбу Ипполита Ильича Чайковского с Софьей Петровной Никоновой. Модест Ильич вспоминал: «К этому торжественному дню был затеян фейерверк домашнего приготовления, под руководством старого солдата из артиллеристов, служившего при конюшнях Давыдовых. В свободные часы от инструментовки оперы любимым развлечением, кроме прогулок, у Петра Ильича было участие в этих работах. Вместе со всею молодежью он старательно растирал порох и бертолетову соль, готовил гильзы и клеил фонари для иллюминации. Вообще, несмотря на свои 29 лет, что-то совсем детски радостное и наивно веселое постоянно вспыхивало в Петре Ильиче. В обществе своих 19-летних братьев и других молодых людей он временами казался моложе их. Как ребенком в Алапаеве, он продолжал быть изобретателем всевозможных забав. Так, он сначала выдумал спорт “прыганья через канавы”, который увлек всех обитателей каменского общества, не исключая и самого сорокалетнего собственника Каменки, Николая Васильевича. Так точно им придумано было устройство костров во время поездок в лес, и все за ним из кожи вон лезли перещеголять друг друга колоссальностью костра. Одолеть широкую канаву, сравняться ловкостью с лучшим из нас, воздвигнуть самый большой и эффектно горящий костер, судя по его торжествующему виду, по спорам, которые по этому поводу возникали, ему, казалось, было столь же интересно, как добиться успеха одного из своих музыкальных чад»[274].

Работалось Чайковскому, судя по всему, хорошо, так как в конце июля партитура «Ундины» была завершена, а в начале августа композитор вернулся в Москву. В срок опера была представлена в Дирекцию Императорских театров. Не дождавшись ответа, Чайковский вновь обратился к Гедеонову:

«Милостивый государь! Степан Александрович!

В апреле месяце текущего года я имел честь докладывать Вашему превосходительству, что мною вчерне была написана 3-х актная опера “Ундина”. Я спрашивал тогда, мог ли я надеяться в течение предстоявшего сезона увидеть мою оперу поставленной на сцене Мариинского театра.

Ваше превосходительство чрез посредство князя Назарова[275] почтили меня уведомлением, что если моя опера будет совершенно готова к 1-му сентября, то ни в каком случае не позже ноября она будет идти на Мариинской сцене.

Обнадеженный этим обещанием и еще тем, что, как говорила мне певица Меньшикова, Вы предполагали дать ей мою оперу для бенефиса, я оставил все другие предстоявшие мне работы и усердно принялся за инструментовку. В июле опера была готова, а в начале августа через Московскую контору Дирекции театров я препроводил партитуру, клавираусцуг и либретто к г[осподину] начальнику репертуара[276].

С тех пор прошло более двух месяцев, и я не только не имею сведений о том, когда будет дана моя опера и начнутся репетиции, но даже не знаю, получена ли там партитура и где она находится!

В газетах я читал, что готовятся к постановке несколько новых опер, и только в случае, если останется свободное время, имеется в виду дать и мою оперу. Из этого газетного известия я вывожу то прискорбное заключение, что об моей опере еще нет серьезного разговора, что появление ее на сцене сомнительно. Это для меня в высшей степени неприятно, ибо, отказавшись от всяких других занятий, я усиленно трудился все лето, вполне положившись на обещание Вашего превосходительства и с радостью помышляя об осуществлении так давно лелеянной мной мечты слышать свою оперу в Петербурге.

Как бы то ни было, я еще не теряю надежды и твердо убежден, что лишь какие-нибудь неизвестные мне, но непреодолимые препятствия принудили дирекцию отменить свое первоначальное намерение. Во всяком случае, имею честь покорнейше просить Ваше превосходительство уведомить меня о том, в какой мере я еще могу надеяться на то, что опера моя будет дана, а также, в случае, если она стоит на репертуаре, известить, в какое приблизительно время ее могут дать.

Прошу Ваше превосходительство простить мою докучливость и принять уверение в глубочайшем почтении, с коим имею честь быть Вашего превосходительства покорнейшим слугою,

П. Чайковский»[277].

Постановка оперы намечалась на осень 1869 года, однако премьеру отложили на следующий сезон. 16 марта 1870 года на сцене Большого театра в Москве состоялось концертное исполнение нескольких фрагментов оперы из первого действия. Представление номеров из «Ундины» в Москве должно было способствовать ее продвижению в Петербурге. Но музыка оперы не вызвала большого восторга у публики, а в мае 1870 года стало известно о коллегиальном решении капельмейстеров театра отклонить постановку «Ундины».

Партитура оперы до марта 1873 года находилась в Мариинском театре и была возвращена автору. Вскоре после этого рукопись «Ундины», по собственному признанию Чайковского, была им уничтожена[278].

Спустя десятилетие, пережив горечь творческой неудачи, Чайковский писал Надежде фон Мекк:

«Некоторые из моих первых писаний сохранились; большая же часть истреблена мною посредством огня, и в том числе две оперы: Воевода (из коего сохранились танцы) и Ундина. Последнюю я представлял в 1868 г[оду][279] в Дирекцию петерб[ургских] театров, которая ее забраковала. Я тогда был страшно огорчен и оскорблен этим отказом, а впоследствии радовался, что Дирекция оказала мне эту услугу. Опера была в самом деле очень плоха, и я без всякого сожаления бросил ее в огонь»[280].

Одновременно с «Ундиной» в поле зрения Чайковского был еще один фантастический сюжет – «Мандрагора». Сюжет был предложен Сергеем Александровичем Рачинским – профессором Московского университета, известным ученым-ботаником, близким другом Чайковского в то время. Он же должен был стать либреттистом будущего сочинения. Сценарий основывался на оригинальной истории без литературного первоисточника, он был изложен Рачинским по просьбе Модеста Ильича уже после смерти композитора: «Рыцарь влюблен в прелестную даму, которая отвергает его любовь. Праздник в замке. Менестрель поет балладу о всесильной Мандрагоре. Рыцарь отправляется в таинственный лес добывать Мандрагору. Ночь. Инкантация. Расцветает Мандрагора. Рыцарь вырывает ее с корнем – и она оказывается заколдованной красавицей, которая, конечно, тотчас в него влюбляется и в виде пажа привязывается к его стопам. Однако волшебство действует, так как в возлюбленной рыцаря сперва пробуждается ревность, потом любовь. Финал – обратное превращение несчастной Мандрагоры в цветок