Мальчик и революция. Одиссея Александра Винтера - Артем Юрьевич Рудницкий

А возлюбленную Михаила Габриэль – так никогда и не нашли». Случившееся стало психологическим ударом, испугавшим Михаила Кауфмана на всю жизнь, оказавшим на него сокрушительное воздействие.

Чекисты не стали разматывать эту ниточку, скорее всего, потому, что знали, как и почему исчезла Габриэль, поскольку имели к этому прямое отношение. А под Кауфмана копали и хотели получить какие-то сведения от Александра Винтера.

Из протокола допроса А. А. Винтера-Кесельмана от 1 октября 1937 года

Винтер: В августе месяце директор Киевской кинофабрики Винокуров Юрий Осипович лично мне говорил о своих подозрениях по отношению к Кауфману, вызванных систематическим предъявлением требования на производство съемок в погранполосе, в засекреченных цехах заводов самолетов. Кауфман сейчас работает в Москве.

Следователям было особенно важно получить показания, уличавшие в антисоветской деятельности Александра Довженко. Ему ставили в вину украинский национализм и контакты с Барминским. Дядю Шуру заставили подписать протокол допроса, в котором ему приписывались следующие слова:

Из протокола допроса А. А. Винтера-Кесельмана от 1 октября 1937 года

Винтер: Режиссер Довженко Александр Петрович, известно, что в прошлом он украинский националист, около 2-х лет работал в Берлине, в представительстве УССР. Был с Барминским в исключительно хороших отношениях. В 1935 г. Довженко был в Харькове, где руководил съемками картины “Аэроград”. Я лично видел, что Барминский знакомил Довженко с действующими шпионскими разработками, кои он читал под тем предлогом, что ему необходим материал для “Аэрограда”. Довженко до последнего времени поддерживал связь с украинскими писателями-националистами….

В этих показаниях сразу несколько неувязок. Довженко не снимал «Аэроград» в Харькове, а Барминский в это время находился на Дальнем Востоке. Возможно, Винтер намеренно выдавал такую нелепицу, но на это никто не обратил внимание. Чекистов не волновала достоверность деталей, им нужно было состряпать внешне солидное и объемное дело, проверкой никто не занимался.

О том, что госбезопасность не упускала из виду Довженко, хорошо известно. Едва ли он имел отношение к «контрреволюционному националистическому подполью», как это пытались доказать работники НКВД, а что касается его действительных убеждений, то эта тема выходит за рамки настоящей книги.

Изо дня в день из Александра Винтера выбивали показания против него самого, знакомых и друзей. Находясь в Киевской тюрьме, он всё больше убеждался – положение его безвыходное. Оправдываться бесполезно, на корпоративную солидарность чекистов рассчитывать нечего. Не 1935 год. Количество высших чинов НКВД, арестованных и расстрелянных, росло с каждым днем.

Можно ли было надеяться на то, что оставят в живых, дадут шанс искупить вину? Милосердие тогда было не в заводе, но тем не менее…

2 октября 1937 года Винтер пишет покаянное письмо начальнику 3-го Отделения НКВД УССР. Карандашиком, на плохой бумаге. Это письмо сохранилось в следственном деле. Приведем текст полностью:

В своих предыдущих показаниях я полностью вскрыл перед органами УГБ (Управления госбезопасности – А. Ю.) всю гнусную и подлую шпионскую деятельность, в которую я был вовлечен и в силу своей мелкой трусости не мог как верный гражданин своей страны заявить об этом сам.

Я заявляю категорически, зная всю ответственность этого заявления, что мною на сегодняшний день перед органами НКВД открыто всё. После моего ареста органами НКВД в Киеве я метался, как затравленный зверь, боясь возобновления шпионской связи, и в то же время не имея мужества заявить об этом.

Моя боязнь усугублялась фигурой Барминского, который неоднократно мне говорил, что малейшая болтливость будет мне стоить жизни.

Я молод. Мне только 32 года. Я попал в этот водоворот преступлений и подлости помимо своего желания. Я прошу на коленях, растоптанный, не помилования, а пощады!!

В самой далекой тайге, на тяжелейших физических работах кровавым потом я заслужу право жить хоть на задворках Союза. Я люблю нашу жизнь. Не забирайте ее у меня. Освобожденный от паутины грязи и преступлений, я со своими молодыми годами и энергией еще принесу пользу и искуплю вину, огромность которой мне очень видна и понятна… (далее неразборчиво – А. Ю.). Я прошу Страну, сильную по своей монолитности, пощадить жизнь… (далее неразборчиво – А. Ю.) и дать мне жить.

А. Винтер.

Безумное отчаяние в каждой строчке. Готовность оговаривать себя, сознаваться во всем том, в чем не повинен. Страх перед пытками и казнью. За этим письмом скрывается жуткий кошмар, с которым столкнулись сотни тысяч советских людей.

Но в НКВД привыкли к подобным посланиям, мольбам тех, кого чекисты обрекали на смерть. Относились с циничным равнодушием. Не Винтеру это было объяснять. За плечами у него был опыт работы в Одесской губчека, в дальневосточном управлении НКВД. Наверняка он многое знал, видел, как людей хладнокровно посылали на смерть. Но как и большинство его соратников, товарищей по оружию, не мог предвидеть, какой размах приобретут репрессии.

Его этапировали в Хабаровск, доставили туда в декабре или январе 1938 года и поместили в «дом смерти», во внутреннюю тюрьму НКВД на Волочаевской улице, 146.

Снова начались допросы. Если в Киеве были убеждены, что японцы страстно желают подорвать благополучие Советской Украины, то на Дальнем Востоке «японский след» уже основательно набил оскомину. Разумеется, от него отказываться не собирались, но к нему следовало добавить германский, это было не менее актуально. Могли же руки гитлеровцевв дотянуться до Хабаровска и Владивостока? Могли, почему нет. Оставалось еще почти два года до подписания договора с Гитлером, когда отношение к Германии изменится коренным образом, а пока поиски немецких агентов служили хорошим дополнением к поискам японских агентов.

Из протокола допроса арестованного Кессельмана[34]-Винтера, бывшего директора группы Одесской кинофабрики от 8 февраля 1938 года

Вопрос: Вы арестованы и обвиняетесь не только как японский агент, но и как агент немецкой разведки. Предлагаем дать исчерпывающие показания о Вашей шпионской деятельности в пользу Германии.

Ответ: О моей связи с японской разведкой я дал исчерпывающие показания на предыдущем допросе и признал себя полностью виновным в шпионской деятельности в пользу Японии. Что касается моей связи с немецкой разведкой, то это я отрицаю. Шпионской деятельностью в пользу Германии я не занимался.

Вопрос: Барминский С. А. показал, что он вместе с Вами занимался разведывательной работой не только в пользу Японии, но и в пользу Германии, в частности, Барминский показал, что, будучи вместе с Вами в длительной командировке в 1933 г. в г. Владивостоке, передавал через Вас шпионские материалы в немецкое консульство в г. Владивостоке. Признаете это?

Александр Винтер не стал в этом признаваться, и тогда ему устроили очную ставку