Красавчики. Художники XX века. Истории, которые потрясли мир - Полина Вадимовна Касперович

То есть его видение души очень похоже на его видение космоса. А что если внутри каждого из нас целый космос? Со своими прекрасными солнцами и лунами, опасными астероидами, черными дырами и завораживающими туманностями. Что если, изображая космос, Малевич изображал душу? Ведь что может быть более беспредметным, чем душа?

Принято считать, что все же апогеем супрематизма и беспредметности является «Белое на белом». И Малевич – все-таки футурист – вдохновлялся скорее всего именно космическим пространством и его освоением. Хотя из приведенной выше цитаты невесомость в человеческой душе есть чуть ли не венец развития. Но знаете, важно не только пресловутое «что хотел сказать художник». Не менее важно, на мой взгляд, что увидел зритель. Я увидела космос внутри каждого из нас. Предлагаю подумать об этом и улыбнуться.

Интересный факт о Малевиче и космосе:

Именно Казимир Северинович придумал само слово «невесомость».

Оно получило более широкое распространение после смерти художника. Но он впервые вводит это слово в обиход. В несколько ином смысле, чем в космонавтике сегодня, и тем не менее. Вот как писал о невесомости в искусстве Казимир Малевич: «Во всех истинах очевидно существуют практические соображения, цель которых все же невесомость. Инженер беспощаден ко вчерашнему совершенству, как и вся техническая молодежь, она за каждый новый шаг, ее лозунг “Дальше”. Обратное явление в Искусстве, там лозунг “Дальше в прошлое, ненавижу завтра”»[72].

6. Есть ли жизнь после белого на белом

Революция 1917 года принесла изменения во все сферы жизни, в том числе и в искусство. Это было время, когда не совсем понятно, как и что теперь будет, но было ясно одно – начинается создание нового мира. Отличного от прошлого, лучшего мира. И это время было ярким для русского авангарда. Представьте себе, Казимир Малевич – некогда деревенский паренек, которого не брали в училище – становится комиссаром по охране памятников страны и членом Комиссии по охране художественных ценностей, в том числе и в Кремле. Пользуясь своим положением, Малевич всячески старался продвигать современное искусство, настаивал на открытии музеев современного искусства в городах и написал декларацию прав художника.

Малевич начинает свой путь педагога, преподавая в государственных свободных художественных мастерских. В структуре образования в сфере искусства тоже многое поменялось. Туда теперь можно было поступать без экзаменов, обучаться бесплатно и самостоятельно выбирать, у кого обучаться.

В 1918 году он снова принимает участие в театральной постановке. На этот раз это был спектакль «Мистерия-Буфф» по пьесе Владимира Маяковского[73], ставил которую Всеволод Мейерхольд[74]. Мейерхольд, Маяковский, Малевич – МММ, которых мы заслужили. Коллаборация фантастическая на самом деле. Все они дерзкие, смелые, хлесткие. Но так вышло, что Малевич и Маяковский не остались в восторге от этой совместной работы.

Помимо «Победы над Солнцем» и «Мистерии-Буфф», Малевичу довелось поработать над еще одним спектаклем – Супрематическим балетом Нины Коган[75]. В нем главными персонажами являлись геометрические фигуры и их движение в пространстве. Человек выполнял функцию исключительно вспомогательную, передвигая эти самые фигуры. Балет демонстрировал, как все формы зарождаются из черного квадрата и потом в него же и возвращаются.

В том же 1920 году состоялась его первая персональная выставка «Казимир Малевич. Его путь от импрессионизма к супрематизму». На ней были представлены, безусловно, «Черный квадрат» и космический супрематизм, но венцом выставки был все же белый квадрат. «Белое на белом» как приближение к абсолюту.

Дойдя до этого абсолюта, познав истину, получив персональную выставку, Малевич избирает новый путь в этом новом мире. Путь проповедника. Он приходит к тому, что он многое понял и хочет направлять людей. В это время Малевич начинает активно писать свои мысли и делиться идеями с единомышленниками.

Важно заметить, что несмотря на, казалось бы, высокие должности в Москве, денег они приносили немного. А жизнь в большом городе дорогая. Поэтому с 1919 года Казимир с женой Софьей перебираются в Витебск, где Казимир начинает работать в училище нового революционного образца, возглавлял которое Марк Шагал[76]. Вокруг него быстро собралась группа почитателей и единомышленников, которая получила название УНОВИС.

УНОВИС – аббревиатура, означающая «утвердители нового искусства».

https://images.eksmo.ru/images/great-artists/malevich/13.jpg

Там, в Витебске, у Казимира и Софьи рождается дочь. Малевич выберет для нее необычное имя – Уна. В честь УНОВИС. Подобно тому, как Пикассо назвал свою дочь Паломой в честь своей работы, Малевич назвал дочь в честь своего творческого объединения.

Существование УНОВИС продлилось недолго, как, собственно, и пребывание Малевича в Витебске. Уже в 1922-м он переезжает в Петроград, начинает активно работать, сначала становится исполняющим обязанности директора Петроградского музея художественной культуры. Затем музей был переименован, и с 1924 по 1926 год Малевич будет занимать пост директора Ленинградского государственного института художественной культуры (ГИНХУК). Любопытны воспоминания его учеников. Малевич называл мастерскую лабораторией, себя – доктором, а своим студентам он ставил диагнозы. Они говорили о том, что Казимир Северинович обучал их всему пути от импрессионизма до супрематизма по маршруту «импрессионизм – сезаннизм – кубизм – алогизм – супрематизм». Причем до последнего доходили не все, а он и не настаивал. Многим было комфортнее в кубизме или импрессионизме. Для Малевича же главным было – поделиться всем, что он знает, и дать свободу выбора. Чтобы художник творил так, как он это чувствует. При этом многие отмечали, что мастер отучил их воспринимать человеческое лицо как средство выразительности. Супрематизм отвлечен от человека. А движение и настроение можно и нужно передавать посредством художественных приемов, а не эмоций на лице. Этот подход очень отличал учеников Малевича от учеников других педагогов.

С педагогами, кстати, у Малевича не всегда ладились отношения. Любопытными они были с художником Владмиром Татлиным[77], тоже преподававшим в ГИНХУК. Хотя мне они кажутся больше ироничными, чем злыми. Татлин, к примеру, мог кинуться прямо в одежде в пруд, чтобы только не фотографироваться с Малевичем. Или писал на двери своей мастерской «Малевичатам вход воспрещен»[78], не желая видеть там учеников Казимира. При этом сестра Малевича вспоминает, как Татлин приезжал к ним в гости, и они вместе с Казимиром весело распевали песни. Когда же Владимир Татлин увидел Казимира Малевича в гробу, он сказал: «Притворяется!». Полагаю, он очень хотел бы в тот момент, чтобы Малевич действительно притворялся.

Несмотря на то что 1920-е годы для Малевича – годы создания письменных трудов и активного преподавания, все же без создания искусства не обошлось. Малевич, постигнув живопись на полотне, выходит на новый уровень – в объем. И создает свои архитектурные объекты, которые называет