Охотник-убийца. Воспоминания оператора боевого дрона - Кристофер С. Стюарт

пожирающим время дерьмом, вроде случайных СМСок, долгого трепа по телефону, ожидания в пробке, когда выехал за продуктами.

Ничего из этого не требовалось за границей. Наши команды были практически самодостаточны благодаря великолепной инфраструктуре, построенной для поддержки всех наших операций.

Я хотел смотреть на войну и дом как на две отдельные жизни, как на разделенный экран. Но иногда создать такое разделение было невозможно.

Та первая неделя назад была самой тяжелой. Напряжение между Сарой и мной росло. Но этого было невозможно избежать. Мы были вместе, спали в одной комнате, завтракали и ужинали за одним столом — но с таким же успехом я мог бы быть на Марсе.

— Ты вообще здесь? — спросила она меня другой раз ночью.

— Ну, Сара…

— Не нукай. Тебе нужно поговорить со мной. Нам нужно поговорить.

— Мы же говорим, — сказал я.

— Тебя кто-то похитил? — Она шутила… вернее думала, что шутила. На самом деле она попала в точку.

* * *

Большинство моей семьи и старых друзей понятия не имели, чем я занимался, даже те, кто был мне близок. У людей была своя жизнь, о которой нужно было думать, работа и семьи. Война с терроризмом шла уже десятилетие и успела устареть. За это время террористические атаки по всему миру стали обычным явлением. Америка становилась нечувствительной к ужасам терроризма. В свою очередь, средства массовой информации меньше заботились о репортажах о военных операциях и росте числа погибших. В начале глобальной войны с террором вы видели сообщение на первой странице CNN об атаке, в результате которой погибли десять человек. Теперь хорошо скоординированным взрывам террористов-смертников, в результате которых погибло пятьдесят или более человек, повезло попасть в нижнюю строчку списка. Мир поужасался взорванным небоскребам и пошел дальше, за исключением тех из нас, кто продолжал жить этим, как моя команда.

Я хотел вернуться в действие, потому что это было все, что я знал сейчас, вернуться туда, где я мог быть окружен людьми, которые понимали, через что я проходил, что я видел, без необходимости объяснять. То же самое относилось и к остальным членам моей команды. Пока мы не вернулись, мы все были в режиме ожидания, ожидая, когда наши военные жизни начнутся снова. Мы были голодны, но не знали, что могло бы прогнать голод.

Проходили дни, и ожидание превратилось в скуку. Я включил телевизор, но там никогда не было ничего, что мне хотелось бы посмотреть. Мои мысли продолжали возвращаться к целям, которые я оставил позади. Злые люди, которые все еще были на свободе. Манхэттен и Бруклин. Иногда я выходил за пределы кондоминиума с клюшками и гонял шары с тринадцатой лунки до поздней ночи. Один за другим. Я был не очень опытен, но мне было приятно отбивать мячи и смотреть, как они улетают в темноту.

Я также совершал длительные поездки. У меня был «Шевроле Корвет», и мне нравилось гнать на длинных участках за городом, просто чтобы что-то почувствовать. Но я начал волноваться из-за пробок и новых лежачих полицейских, которые они установили в нашем районе. Обычно я не был вспыльчивым, но война изменила это. Сидение в тупике на шоссе временами вызывало у меня беспокойство, даже небольшую паранойю.

— Давай, двигайся! — однажды днем по дороге в торговый центр я наорал на серебристую «Камри», остановившуюся передо мной. Я посмотрел в зеркало заднего вида и на небо, как будто там мог кто-то наблюдать за мной. Наблюдатель становится наблюдаемым. Небо было голубым, как в Ираке. Мне пришлось напомнить себе, что я был в Северной Каролине.

Однажды днем я наорал на женщину из телефонной компании по поводу установки моего Интернета. Он не работал, и я начал беситься.

— Сэр, могу я вам помочь? — выдала она дежурную фразу.

— Нет, не можете. — и повесил трубку.

Я привык к эффективности «Коробки». Там у меня были все ресурсы и вспомогательный персонал, в которых я нуждался, чтобы выполнить работу. Если мне нужен был высокоскоростной зашифрованный Интернет посреди бесплодной пустыни, я его получал. А эти ребята даже не смогли правильно провести мой Интернет в пригороде?

* * *

Примерно тогда, я впервые после возвращения повидал мать. Прошло больше года с тех пор, как я видел ее в последний раз. Она приехала в гости, и мы пошли поужинать в итальянский ресторан. Я был рад увидеть ее. Но настроение было подавленным. Когда мы сели, и она спросила, что я делал за границей, мне нечего было сказать.

— Ничего особенного, — сказал я, прожевывая кусок хлеба.

— Должно быть, что-то случилось.

Я не мог сказать, но в то же время я не хотел лгать.

До дронов я рассказывал ей немного больше о своих заданиях. В них не было ничего особенно секретного. Она точно знала, где я был за границей большую часть времени. Я больше никогда не рассказывал ей о том, где или что, и, вероятно, было лучше, что она была в неведении. Возможно, она не согласилась бы с моим выбором, с некоторыми вещами, за выполнение которых я отвечал.

— Просто командировка, — сказал я.

Вот так и тянулся ужин. Было тяжело не иметь возможности ничего рассказать моей маме. Я хотел сказать ей, что она мной гордится, объяснить, что мы делаем все, чтобы спасать жизни и защищать таких американцев, как она. Потому что я уверен, что она вообразила худшее, что милитаризм развратил меня или что, возможно, я видел так много зла, что мне понадобится какая-то медицинская помощь. Не помогало и то, что ПТСР стал дежурным штампом для солдат, возвращающихся с боя. Да только ничего подобного у меня не было. Просто некоторые секреты болезненны.

Когда нашу еду подали на стол, я почти не поднимал глаз, но я мог сказать, что она наблюдала, как я протыкаю ригатони, как будто она могла что-то понять из этого, как будто она могла уловить сигнал, что со мной все в порядке.

— Почему ты такой маленький? — спросила она наконец. — Как будто ты не хочешь со мной разговаривать.

Когда-то мы жили в одном мире в том маленьком доме в Кэти, штат Техас, а теперь у нее был свой мир, а у меня — свой, и их было трудно объединить. Она не упоминала моего двоюродного брата, который умер. И я был благодарен за это.

Я попросил ее рассказать мне о ее новой работе, и она смягчилась и больше не задавала вопросов о войне. Она провела остаток ночи, рассказывая о своем переезде из Техаса