Ричард Хаммонд - На краю (в сокращении)

Это вовсе не грустная история. Да, мне было больно, плохо, тяжело, но зато я узнал многое о себе и об окружающем мире. Мне жалко моих близких, которых предупреждали, что я могу умереть или измениться до неузнаваемости, и им оставалось только переживать и ждать. Это очень трудно выдержать. Но, надеюсь, теперь мы стали ближе друг другу, стали сильнее.

Тысячам людей не так повезло. Приезжая на осмотр в Бристольский центр реабилитации, я видел многих людей, перенесших мозговую травму. Видел тех, кто успел запомнить, как ехал на велосипеде за хлебом, а после этого мир перевернулся. Они и их родные исполнены такой решимости бороться, которую трудно даже себе представить.

А еще я понял, как трудно людям, восстанавливающимся после мозговой травмы, — хотя бы потому, что часто нет никаких внешних признаков, что что-то не так. Для меня самое приятное (и самое тяжелое) — это когда люди смотрят на меня и, решив, что со мной все в порядке, ведут себя как ни в чем не бывало. Здорово, конечно, забыть об аварии, но в то же время порой хочется, чтобы люди понимали, как бывает трудно делать даже самые обычные вещи.

Одно только мне никогда не было в тягость — когда ко мне подходили и спрашивали, как я себя чувствую. Некоторые даже извинялись — думали, что мне надоели эти вопросы. Вовсе нет! И всякий раз, когда незнакомая пожилая женщина берет меня под руку и спрашивает, как я, мне кажется, что этот вопрос задает мне родная и горячо любимая тетушка. Это очень приятно — хотя бы потому, что в такие моменты вспоминаешь, как это здорово — быть человеком. А еще мне за всю жизнь не поблагодарить всех тех, кто писал мне, кто думал обо мне, когда я был болен. Это тоже помогло мне выздороветь.

Так что жизнь наша становится почти нормальной, такой, какой была раньше. Да, конечно, «нормальным» считается и мое желание отправиться на Северный полюс на собаках, переплыть Ла-Манш на автофургоне или прокатиться по взлетной полосе на машине с реактивным двигателем, поэтому расслабиться окончательно нам не удастся никогда. Когда мне вернули водительские права, я схватил ключи от своего верного «моргана» и объехал все улочки рядом с нашим домом. Минди сидела со мной рядом. Врачи опасались, что, когда я сяду за руль, нахлынут воспоминания. Но ничего подобного не случилось. Если бы, заведя «морган», я услышал рев реактивного двигателя, возможно, память встрепенулась бы. Но это была просто поездка на обычной машине, и я чувствовал себя замечательно. Мы с Минди все время смеялись. Так же смеялись Иззи с Уиллоу, когда я через несколько дней поехал с ними покататься.

— Папа! — сказали они чуть ли не хором.

— Что?

— Ты уж больше не переворачивайся и головой не бейся, хорошо? А то тогда нам опять придется ездить в больницу и некому будет ухаживать за лошадками. — И они заливисто засмеялись.

Этот разговор повторяется всякий раз, когда мы садимся в желтый «лендровер» Минди и едем куда-нибудь всей семьей.

И я всякий раз отвечаю:

— Нет-нет, кувыркаться я больше не намерен.

Я говорю это, а рядом со мной сидит Минди — как сидела всегда, в самые счастливые и несчастные моменты моей жизни. Когда случается авария, сначала страдает тот, кто в нее попадает. Но потом это становится грузом, который ложится на плечи близких людей. Поэтому я благодарю родителей, братьев, друзей за то, что были рядом в трудную минуту. Дочки были от многого избавлены, но они тоже скучали по своему папе, и когда-нибудь я извинюсь и перед ними. А Минди я могу сказать только спасибо. И посвятить ей всю оставшуюся жизнь.

Ричард Наммонд