Изамбард Кингдом Брюнель - L. T. C. Rolt

они хорошо хранили свой секрет. К концу 1835 года он, конечно, не сделал ей предложения руки и сердца, но, должно быть, был очень уверен в ней, чтобы написать так, как он написал в своем дневнике в ту декабрьскую ночь на Парламент-стрит.

Он снова открывает этот журнал только 14 апреля 1836 года, когда пишет:

Когда я писал в последний раз, я был в приподнятом настроении, но с ужасом ожидал обратного. Я и сейчас его опасаюсь, но с тех пор все процветает и продолжает идти полным ходом. С тех пор я пополнил свой торговый запас Плимутской железной дорогой, Оксфордской веткой, а сегодня, несколько против моей воли, и Ворчестерской и Оксфордской. Вот еще 2 500 000 капитала - я могу сказать, 8 000 000, и все это с большой вероятностью будет продолжаться. И что самое приятное, все они отражают мои заслуги, и большинство из них почти вынужденно. Действительно, мой бизнес - это нечто необычное.

В свете этих обнадеживающих перспектив он, очевидно, решил, что настал долгожданный момент, и через месяц сделал предложение руки и сердца Мэри Хорсли. Она приняла его. Об этом знаменательном событии сам Брюнель умолчал, и лучше всего об этом рассказывают взволнованные слова Фанни Хорсли, когда она передает новость своей тете:

Это буквально обрушилось на всех нас, как удар грома, хотя, конечно, очень приятный. Кажется, он звонил один раз в марте, и так было до прошлого четверга, когда он позвонил по дороге в Хэнвелл и сказал, что зайдет к чаю в девять часов; так он и сделал, и очень приятно проболтал до одиннадцати. Давным-давно он говорил нам, что очень любит мускусные растения, и мы с Софи часто дарили ему букетики из нашего сада, а Мэри обещала, что когда-нибудь подарит ему горшочек. В то утро она купила один, а когда он собрался уходить, отдала ему, но он сказал, что лучше оставит его, так как собирается идти домой пешком, и пришлет за ним на следующий день. Однако никто не пришел ни в пятницу, ни в субботу, и я, как вы понимаете, успел высказать немало мудрых мыслей о забывчивости и прочем, когда в воскресенье днем он явился лично. Дело было к обеду, и мама попросила его остаться, на что он согласился с большой готовностью..... В семь часов к чаю пришли мистер Клингеманн и доктор Розен, и Изамбард выразил большое желание увидеть Лейнс лорда Холланда, так что, поступив очень благородно, мы все согласились пойти. Изамбард предложил Мэри свою руку - мама пошла с Джоном, я с мистером Клингеманом, а Софи с доктором Розеном. Мы прошли через все переулки к дому, а потом вернулись обратно. Мистер Брюнель и Мэри шли всю дорогу очень медленно, но когда, возвращаясь, мы оказались в самом низу Бедфорд-плейс, их только-только стало видно, и мама очень досадовала и раздражалась, не задумываясь о настоящей причине. Через несколько минут после нас они добрались до гостиной, а когда вошли, мама сказала: "Честное слово, мистер Брюнель, я никогда в жизни не знала, чтобы кто-нибудь ходил так медленно".

"Действительно, - сказал он, - я так редко гуляю, а когда гуляю, то стараюсь провести время с пользой", - как мы выяснили впоследствии, это был довольно остроумный ответ. Он почти сразу же удалился, прихватив с собой мускус, и я, конечно, увидел взгляд, который должен был бы вызвать у меня осуждение, но этого не произошло. Весь вечер Мэри была молчалива и бледна, но я ни о чем не думал; мистер Клингеман засиделся допоздна, и, когда он ушел, мы с Софи легли в постель. Примерно через полчаса мы услышали, как Мэри поднимается, и позвали ее.

Что же ты так отстаешь?" - сказала Софи.

"Действительно, Мэри, - сказал я, но совершенно весело, без всякого представления об истине, - можно подумать, что он делал вам предложение".

А что бы вы сказали, если бы он действительно это сделал?" - сказала Мэри ужасным, пустым голосом, который я никогда не забуду. Мы с Софи тут же разразились таким бурным смехом, что Мэри сказала, что ей пора уходить. Это, конечно, выглядело очень некрасиво - и она, бедняжка, со слезами на глазах, - но так оно и было, и, признаться, мне было гораздо хуже всех. Однако вскоре мы пришли в себя и с восторгом выслушали то немногое, что она могла рассказать, - я имею в виду немногое по количеству, ибо таких счастливых и прекрасных фактов великое множество, если что . Он сделал ей предложение, когда они возвращались домой, и сказал, что она нравилась ему все пять лет, что он ее знал, но он никогда не заключит с ней брак, пока не будет в состоянии содержать жену в комфорте - я очень восхищаюсь его поведением, таким благородным и терпеливым - не сковывая ее бесконечными обязательствами, как поступили бы многие мужчины, а оставляя ее свободной, с ясным умом, чтобы наслаждаться удовольствиями и приобретать совершенство и опыт в годы ее молодости. Я не имею в виду, что ее молодость закончилась, бедняжка; там все так, как и должно быть, ей два двадцать, а ему тридцать. Мне всегда казалось, что он восхищается ею и уважает ее больше, чем кого-либо другого, но никогда не мечтал, что дойдет до этого..... Я часто говорил и думал, что Мэри выбрала бы его раньше всех на свете. Что ж, надеюсь, мы все, как вы говорите в своей маленькой записке, не только рады, но и благодарны. Действительно, у нас есть очень веские основания. Он приезжал каждый день до пятницы, а в пятницу, как это ни печально признавать, ему пришлось уехать в деревню, и он не вернется до воскресенья. Я думаю, что Мэри очень хорошо перенесла это, благодаря постоянной помощи пера, чернил и почты, а также множеству двойных писем. Вы знаете, я должна немного посмеяться, но на самом деле любовь - это настолько новый персонаж в нашей семье, не говоря уже о браке, что я только удивляюсь своему хорошему поведению по этому случаю.

Теперь я должна сказать вам, как восхитительно, что все члены его семьи так одобряют это и так добры. Ничто не может сравниться с добротой мистера и миссис Брюнель и Эммы, и мистер и миссис Бенджамин Хоуз такие же. Мы все боялись этого, пока не пришли их письма, в которых было все, что только можно пожелать..... В понедельник мы