Зорге - Александр Евгеньевич Куланов

бессильно. Но я не сомневался также, что он сделал бы все возможное, чтобы спасти меня или любого другого, потому что он ненавидел железную хватку необходимости…»[149]

Улановский, получивший также псевдоним «Шериф», должен был заменить «Джима» – Александра Иосифовича Гурвича-Горина (Шефтеля). Помогать «Шерифу» должны были: вербовщики-осведомители Зорге («Рамзай»), японец Кито Гинъити («Жорж») и кореец «Вилли» («Вили») – он еще не выехал из Москвы, осведомители «Тенор» и «Лёва», связистка Раиса Соломоновна Беннет («Юзя», «Жозефина») и радисты Йозеф Вейнгарт (псевдонимы – «Зеппель», «Зепп», варианты этого же имени в источниках и литературе: Вейнгард, Вайнгарт, Вайнгард, Вейнгартен, Вайнгартен, Вейнгарден, Вайнгарден), Макс Клаузен («Ганс», в «Шпигеле»: «Hansen», «Макс») и Константин Мишин («Миша» – бывший белогвардеец, осевший в Шанхае)[150]. Часть сотрудников уже находилась на месте, но их планировалось немедленно отозвать в Москву или перевести в другие регионы Китая, а другим, в том числе новому резиденту и Зорге, предстояло прибыть в Китай, чтобы заново создать в Шанхае мощную разведывательную сеть, так как старая явно не справлялась с получаемыми из Москвы заданиями, и только по вопросам радиосвязи у Центра не было к ней претензий. При этом «Рамзай» отвечал за политические вопросы, «Алекс» – за технические, организационные и военные.

То, что работа окажется непростой и не все пойдет так, как ожидалось, стало понятно еще в Европе. Костяк будущей резидентуры: Улановский, Зорге и Вейнгарт в нарушение всех возможных правил конспирации вместе отбыли пароходом из Марселя в Шанхай, причем советский резидент в долгом и утомительном плавании успел найти общий язык со следующими в Шанхай полицейскими. Прибыв, наконец, на место, советские разведчики остановились в отеле «Плаза», не зная, что в Шанхае он известен как «приют большевиков», в котором почему-то любили жить советские и коминтерновские разведчики, о чем, конечно, было известно полиции и неизвестно Москве – этот отрицательный опыт потом очень пригодился Зорге в Японии.

Прием и передача дел от старого резидента новому проходили тяжело, со скандалами и жалобами в Центр. Гурвич-Горин не хотел уезжать, требовал от Улановского денег и настаивал на передаче новому резиденту хотя бы части старой агентуры. Под воздействием аргументов Гурвича Центр согласился оставить Кито и Клаузена Улановскому, а вняв просьбам последнего, и прислать в помощь последнему его жену. С остальными агентами неразбериха сохранялась до конца февраля. Полицейские же, плывшие вместе с новым резидентом на пароходе, зафиксировали его откровения о том, что он является «торговцем оружием», и честно пресекли его попытки легализоваться под «крышей» контрабандиста в Шанхае. Устроиться фотокорреспондентом ему тоже не удалось. В качестве прикрытия пришлось задействовать торговую компанию братьев Гольпер, созданную на деньги Четвертого управления как раз для таких случаев, но работавшую и с прежней резидентурой, а потому, возможно, ранее уже привлекавшую внимание полиции, а главное, ставшую большой головной болью для Центра, так как братья все время требовали денег от разведывательного ведомства на свою коммерческую деятельность. Передача дел, денег, части агентуры затянулась в Шанхае до марта 1930 года, но в конце концов сторонам удалось найти компромисс: Гурвича-Горина отправили в Кантон с Клаузеном (встреча двух старых знакомых, немцев-радистов – Клаузена и Вейнгарта была столь бурной, что они на радостях выпили 62 бутылки немецкого пива, и второй даже забеспокоился, что первый, погрузившийся в глубокий сон, умер). Основная часть старой агентуры была отвергнута, но радист Мишин остался и работал с Клаузеном сначала в Шанхае, а с 12 марта в Кантоне, откуда их общими усилиями была налажена радиосвязь с Владивостоком («Висбаден»)[151].

Пока шли эти шпионские торги, Зорге удалось вполне успешно легализоваться в Шанхае. Прибыв в город 10 января, 17-го он был принят германским консулом, для которого имел рекомендательное письмо. В ответ доктор Зорге получил сразу две рекомендации в адрес руководства немецких компаний, активно работавших на сельскохозяйственном рынке Китая – там новому члену диаспоры могли оказать помощь в подготовке заказанных Берлином материалов по аграрной политике этой страны. Отдельно были получены письма в адрес германского посланника в Пекине и генерального консула в Нанкине. В консульстве зафиксировали его почтовый адрес: «Д-р Рихард Зорге, почтовый ящик 1062, Шанхай». Под этим адресом значилась небольшая меблированная квартира в одну комнату в скромном немецком пансионе[152]. После регистрации Зорге открыл счет в местном отделении «Манифекчес бэнк оф Чайна» (Manufacturers bank of China), куда скоро стали поступать переводы в американских долларах из Нью-Йоркского «Нейшнл сити-банка» (National City bank)[153]. Американские доллары в Четвертом управлении называли «амами» – для сокращения места в переписке со своими агентами…

Позже Зорге вспоминал: «Хотя в Шанхае и не было посольства, я сразу же вошел в местную немецкую колонию, и ко мне стала поступать всевозможная информация. Центром этой колонии было Немецкое генконсульство. Меня там все знали и часто приглашали. Тесно общался с немецкими торговцами, военными инструкторами, студентами, но самой важной для меня была группа немецких военных советников, прикомандированных к Нанкинскому правительству. Из этой группы выборочно общался с теми, кто был осведомлен не только о военных, но и о политических проблемах в Нанкине. Одним из них был старший советник, впоследствии ставший Генконсулом, полковник фон Крибель»[154].

Резидент Улановский был доволен такой активностью своего агента, тем более что в первые месяцы существования резидентуры «Рамзай» стал единственным источником информации для нее, пусть и несколько односторонней, исходящей только из кругов германской диаспоры и нуждающейся в проверке, но уникальной. 26 января Улановский рапортовал в Центр, что Зорге успешно вошел в контакт с элитой местной немецкой общины и уже 5 февраля отправил первую телеграмму с секретной информацией, полученной от консула Германии в Шанхае. Оценка ее в Москве стала и первой высокой оценкой работы «Рамзая» в качестве военного разведчика. А резидент-«хромая утка» Гурвич-Горин еще в конце января отправил в Центр сообщение, начинавшееся словами: «Даю дружественную беседу Рамзая с шанхайскими генералами и генконсулами». «Дружественная беседа» проливала свет на противоречия Гоминьдана и шанхайской олигархии и на перспективы грядущего обострения гражданской войны. Кроме того, «Рамзай» раздобыл карту дислокаций частей китайской Красной армии, аналитические материалы с оценкой противоборствующих сторон внутрикитайского конфликта. Одновременно бывший унтер-офицер Зорге свел знакомство с немецкими ветеранами – военными инструкторами, наезжавшими в Шанхай из Нанкина. В результате в начале марта Улановский зафиксировал для Центра новый источник информации: «По заявлениям немецких инструкторов Рамзаю»[155]. Все это – за первые три месяца работы в Китае.

Рассказывая потом японским следователям о своей работе в Шанхае, Зорге говорил, что в Москве он получил задание, состоящее из девяти пунктов:

«1) анализ деятельности постепенно усиливавшегося Нанкинского правительства в социально-политической области;

2) изучение военной мощи Нанкинского правительства;

3) анализ деятельности различных группировок в Китае в социально-политической области, а также их военной мощи;

4) изучение внутренней и социальной политики Нанкинского правительства;

5) изучение внешней политики Нанкинского правительства