Из пережитого - Юрий Кириллович Толстой

был расположен теннисный корт. Дядя Саша и тетя Туся увлекались игрой в теннис. На тамошних кортах в то время блистали молодые Галина Коровина и Татьяна Налимова, составившие женский дуэт и долгое время бывшие чемпионами страны в парном женском разряде. Налимова была очень больших размеров, а Коровина – хрупкая и миниатюрная. Когда эту пару вызывали на корт, то остряки злословили, что играют Коровина и Налимов.

Жизнь нашей семьи вроде бы протекала благополучно, и мы даже не подозревали, какие страшные трагедии надвигаются на нас. В 1932 году от скарлатины неожиданно умерла Мариночка. Произошло это так. В семью дворника, жившего в нашем доме, дали перестегать ватное одеяло. Мы и не знали, что в этой семье ребенок болел скарлатиной. По-видимому, это и послужило причиной инфекции. В майский день 1932 года Елизавета Александровна (Татля) повела меня и Мариночку гулять в Летний сад. Как обычно, она взяла с собой бутерброды и то ли чай, то ли кофе. Проголодавшись, мы с Мариночкой ели бутерброды, причем, запивая их, пользовались одной чашкой. Вернувшись домой, Мариночка почувствовала себя плохо. Вызванный врач (кажется, это был доктор Георгиевский, наш домашний врач) определил скарлатину в тяжелой форме и сказал, что меня нужно немедленно изолировать. Меня тут же переправили к Глушковым, которые жили по соседству на Кирочной. Когда я уходил, Мариночка полулежала на диване, который стоял в столовой. Помнится, она махнула мне на прощанье рукой. Так она и врезалась в мою память на всю оставшуюся жизнь. Болезнь оказалась скоротечной. Александр Петрович был в то время на Урале, и несчастную девочку всю искололи, чтобы отец мог с ней проститься. Но, кажется, она умерла еще до его приезда. На похороны меня не взяли. Помню только, что Татля вернулась с похорон вся в слезах, долго меня обнимала и целовала.

Перед смертью Мариночка звала меня, называя именем героя одной из сказок, которое она мне дала. Хотя с момента ее кончины прошло 60 лет, я до сих пор остро ощущаю боль этой утраты. Ведь я по-детски безумно ее любил. Вспоминаю такой эпизод. Мариночка за что-то была наказана. А вечером у нас были пироги с маком. Тетя Туся не разрешила дочери сесть за стол. Она тайком, как нам казалось, примостилась под столом, у стула, где я сидел, а я незаметно передавал ей под стол куски пирога. Взрослые, по-видимому, это заметили, но сделали вид, что ничего не произошло, решив, что добрые чувства нужно поощрять. Родилась Мариночка 13 сентября 1926 года. Ровно через пятьдесят лет, день в день, у меня родился сын! Ну как не верить после этого, что в жизни что-то есть и сына принесла мне не только моя жена, но и моя незабвенная сестра!

Примерно через пятьдесят лет после ее кончины я познакомился с дочерью моего двоюродного брата, который приходился Мариночке родным братом, то есть встретился с ее племянницей. Передо мной стояла живая Мариночка!

Я не мог сдержать слез.

После смерти Мариночки в нашем доме поселились скорбь и печаль. Помню, летом мы с Елизаветой Александровной были в Летнем саду. Я продолжал жить у Глушковых. И вдруг на аллее сада я увидел Александра Петровича, дядю Сашу и тетю Тусю. Только потом я понял, что шли они очень грустные, погруженные в свои мысли. Я бросился к ним, так как без них соскучился. Ведь мне было около пяти лет. Увидев меня, помнится, они заплакали. Ведь они привыкли видеть нас вместе, а тут я был один.

Но на этом страшные испытания, которые посылала нам судьба, не закончились. В 1933 году не стало моего отца. Более двух десятков лет я думал, что он умер от простудного заболевания. И только во второй половине 50-х годов из документов, которые мне передал Александр Петрович, я узнал, что на самом деле произошло. Отец, как я уже говорил, работал на Магнитогорском металлургическом комбинате и занимал там довольно видное положение. Но, конечно, после смерти матери был он очень одинок. Не знаю, была ли у него женщина или нет. Одно время он ухаживал за женой своего троюродного брата Еленой Михайловной Миллер (которая тоже звалась Лялей), но из этого ничего не вышло. У меня хранятся фотографии отца в Магнитогорске, заснятые в цеху, которым он руководил. Он мало на себя похож. Лицо загнанного, вконец измученного человека, на худом лице большие глаза, полные какой-то невысказанной скорби. Тем не менее отца на работе, видимо, ценили и наградили памятной доской, отлитой из первого чугуна Магнитогорского металлургического комбината им. т. Сталина, как значилось на лицевой стороне доски. На оборотной стороне доски надпись: «Ударнику, инженеру-теплофикатору т. Толстому». Эта доска хранится у меня как самая дорогая реликвия, как память о моем отце. Заместителем отца по цеху был человек по фамилии Иванов и с редким именем Антонин. На одной из фотографий он изображен рядом с отцом.

В свой последний приезд в Ленинград (было это зимой 1932–1933 года) отец перед отъездом занемог. У него разболелся живот. Он лежал в маленькой комнате на диване. Таким я его и запомнил. Потом он уехал, и, как вскоре оказалось, навсегда. В марте к нам на Кирочную неожиданно приходит телеграмма о том, что отец серьезно заболел. После получения телеграммы Елизавета Александровна пошла со мной в Спасо-Преображенский собор, который расположен неподалеку от дома, где мы жили. Там она горячо молилась за здоровье отца, не зная, что его уже нет в живых. Ведь он был ее воспитанник. А вскоре пришла вторая телеграмма с извещением о смерти отца. Кажется, она пришла утром. Я сидел в столовой и завтракал. Александр Петрович подошел ко мне и погладил меня по голове. Помнится, я был удивлен его неожиданной лаской. Потом пришла Елизавета Александровна. Узнав о телеграмме, она зарыдала. Так я остался круглым сиротой.

Более двух десятков лет я был в неведении о подлинной причине смерти отца. Мне говорили, что он умер от простуды. И лишь в 50-х годах, когда я был у своего дяди, он сказал, что настало время, чтобы я узнал всю правду, и передал мне папку с документами, касавшимися моего отца. Из них я узнал, что мой отец повесился в номере гостиницы, где он жил, после того как был издан приказ о его увольнении за развал работы цеха, которым он руководил. В папке оказался и этот приказ, и письмо Антонина Иванова, в котором он сообщал о подробностях происшедшего, и тексты телеграмм, написанных