Александр Тиняков. Человек и персонаж - Роман Валерьевич Сенчин

тоже почти не осталось художественных документов, где бы запечатлелось недовольство коллективизацией, массовыми репрессиями, охотой на космополитов. Может, повесть «Софья Петровна» Лидии Чуковской – чуть ли не единственный такой документ о «большом терроре».

* * *

Уголовное дело Тинякова тонкое. Около ста листов, почти половина которых – фрагменты дневника. Малый объем не удивляет: арестованный признавался, причем делал это, кажется, не без удовольствия, хотя во время обыска пытался ерепениться: «…посылал сотрудников ОГПУ к „чорту“, обзывал хулиганами».

Из протокола допроса от 27 августа 1930 года:

Очутившись в 1926 г. без всякой работы, я ничего не мог придумать, как просить милостыню, повесил на грудь плакат с надписью: «Подайте на хлеб писателю, впавшему в нищету!» и сел с ним на улице. Так как эта надпись вызывала различные вопросы и пересуды и могла вызвать репрессии со стороны милиции, то уже в 1927 г. я плакат этот снял <…>. Основными мотивами, доведшими меня до панели, я считаю требования современной Советской печати, которые беспартийным и мало начитанным в марксистской литературе человеком выполнены быть не могут; а именно: освещать вопросы текущего момента я не могу, а нейтральные статьи на чисто литературные темы мало интересуют руководителей современных изданий. Кроме того, не скрою и своего идейного расхождения с Советской общественностью настоящего момента.

Из протокола от 31 августа:

В своих разговорах, которые я вел в пивных и у своих знакомых, я иногда высказывал недовольство существующим строем и его политикой.

Из протокола от 8 сентября:

…белогвардейцев ненавижу не менее, чем большевиков…;

…мечтаю о патриархальном режиме далекого прошлого, о временах Ивана III-го и Дмитрия Донского. Там мои идеалы, мой «золотой век».

Из протокола от 17 сентября:

Не имея никакого желания вести какую бы то ни было активную работу или агитацию, направленную против Советской власти, я, однако, должен сказать, что не исключена возможность того, что в будущем я никогда не буду делиться своими монархическими мыслями с теми людьми, с которыми меня столкнет судьба.

(Александр Иванович будто намекает огэпэушникам: изолируйте меня или вовсе устраните.)

В деле много заявлений жильцов квартиры о том, что Тиняков и его жена часто пили и скандалили, что приводили домой сомнительных типов, что он часто обзывал соседей еврейской национальности жидами.

Есть свидетельства тех, кто видел, как подозреваемый занимается нищенством. «Тинякова я видел неоднократно просящим милостыню со словами: „Подайте бедному обездоленному писателю, обиженному советской властью“». Некоторые вспоминают, что пьяный Тиняков хватал людей и требовал денег. А о трезвом отзываются как о «смиренном, тихом и интеллигентном человеке».

Выписка из протокола заседания тройки ПП ОГПУ в ЛВО от 11.11.1930:

Постановили: Тинякова Александра Ивановича заключить в концлагерь сроком на ТРИ /3/ года, считая срок с 27.8.30 г.

Из обвинительного заключения:

Сочиняет контрреволюционные стихи и распространяет их за плату.

ТИНЯКОВ А.И. вел антисоветскую агитацию на улице, в пивных и в среде своих знакомых. Особенной активности она достигла в 1926 г., когда он наблюдая наши достижения и успехи в области социалистического строительства понял, что его надежды на реставрацию в стране монархического образа правления рушатся. Это свое возмущение и злобу на существующий строй ТИНЯКОВ выразил демонстративным выходом на улицу с плакатом: «Подайте на хлеб писателю, впавшему в нищету», – при этом ТИНЯКОВ на словах прибавлял: «и обиженному Соввластью».

Так что здесь огэпэушники ближе к истинному смыслу выхода Александра Ивановича с протянутой рукой, чем его собратья по писательскому цеху и поверившие им литературоведы нашего времени.

Вещественными доказательствами были признаны два стихотворения, дневник за 1929–1930 годы и «2 книги его печатных произведений „Аз есть (так! – Р.С.) сущий“ и „Треугольник“». Остальное изъятое при аресте: «42 тетради с рукописями и выписками из книг; разные выписки; печатные книги. Сочинения Тинякова и дневники 5 шт.» постановлялось конфисковать. Скорее всего, позже большая их часть была уничтожена.

Но не всё. Например, в описи тиняковского фонда (а это в основном письма к нему известных литераторов) в Российской национальной библиотеке указано, что он поступил как раз в 1930 году. Видимо, после конфискации. Не так давно обнаружился автограф его неизвестного стихотворения. Впрочем, об этом ниже.

* * *

О жизни Тинякова в «концлагере» и в ссылке ничего не известно, кроме саркастической, а может, и вполне искренней фразы из письма Михаилу Зощенко, которое я приведу во второй части книги. Где был тот «концлагерь», достоверно не установлено. То ли одно из отделений Соловков, то ли, что маловероятно, Беломорско-Балтийский канал.

В статье «Хождение за Тиняковым», опубликованной 10 ноября 2016 года в газете «НГ Exlibris», Вардван Варжапетян приводит воспоминания племянницы Тинякова, известного литературоведа Ксении Дмитриевны Муратовой (1904–1998), записанные им в конце восьмидесятых:

…Я видела его и девочкой лет шести-семи, и девушкой, когда приехала учиться в Ленинград. Однажды кто-то из наших земляков сказал: «Шурка-то Богородицкий <…> на Литейном стоит с шапкой» <…>. Мы с сестрой написали маме: «Может ли такое быть?» Мама ответила: «Может; а вы подойдите к нему, скажите, что вы Муратовы».

Мы пошли. А он пьяный, ругается <…>. Мы тоже подали и убежали. Потом говорили: «Тинякова как нищего, пьяницу и вредный элемент определили строить Беломорско-Балтийский канал». Он вроде и там сгодился как поэт, писал в газету, которую чекисты издавали для заключенных. Максим Горький в августе 1933-го снарядил туда целый пароход писателей. <…> Книгу писать. Думаю, Алексей Максимович говорил с чекистами о Тинякове, помог ему вернуться в Ленинград. Горький ведь считал, что Тиняков мог вырасти в большого прозаика, хвалил его рассказ «Пропащий».

Ну, с Горьким Александр Иванович не мог лично встретиться ни на Соловках, ни на Беломорканале: в 1929-м, когда Горький посетил Соловки, Тиняков был на свободе, а на ББК Алексей Максимович не ездил вовсе. Писательская делегация побывала на канале в августе 1933 года, когда Тиняков уже вернулся в Ленинград.

Жить ему оставалось ровно год.

Известно, что на пропитание зарабатывал продажей в Пушкинский Дом, Гослитмузей, Государственную публичную библиотеку редких книг, рукописей писателей XIX века, которые приобретал еще до революции.

В некоторых современных статьях о Тинякове встречается утверждение, что продавал он и листы, вырванные из книг с инскриптами известных литераторов. Но недавно в статье А.Г.Тимофеева «Материалы М.А.Кузмина в рукописном отделе Пушкинского Дома (Некоторые дополнения)»[38] я наткнулся: «Среди отдельных поступлений 1935 г. имеется титульный лист несохранившегося экземпляра книги Кузмина „Покойница в доме. Сказки. Четвертая книга рассказов“ (СПб.: Издание М.И.Семенова, 1914) с авторским инскриптом: „Дорогому Александру Ивановичу Тинякову с искренней дружбой к поэту