Гараж. Автобиография семьи - Михаил Александрович Ширвиндт

Твардовский с женой Марией Илларионовной. И много друзей приезжало из Москвы.

Однажды Шура отправился к ним 31-го утром, а мне надо было поехать в свою архитектурную мастерскую – отметить Новый год в последний, короткий рабочий день. Стояли морозы, и, как назло, по дороге на работу пескоразбрасывателем выбило боковое стекло моей машины. После работы были ещё дела, и выехала я лишь за час до полуночи с пирогами с капустой, которые обещала Гердтам испечь, и с выбитым окном. Замёрзли ужасно я и пироги. За столом я выпила бокал шампанского, отогрелась и поняла, что вот-вот засну.

– Я на 10 минут уйду, – шепнула я Шуре.

Обычно мы ночевали в маленькой комнатке, где висел огромный портрет Луи Армстронга с трубой. Когда к Гердтам приезжала мама Тани (из клана знаменитых российских купцов, владельцев коньячных заводов Шустовых), темнокожий Армстронг её пугал, поэтому портрет завешивали простынёй. Я легла под не завешенного Луи и проспала до утра. Приходили меня будить, и больше всех старался Лёлик Табаков. Утром он мне сказал:

– Ну, старуха, ты и спишь!

Мы с Лёликом познакомились, когда нам было по 20 лет, но он почему-то всегда называл меня старухой.

Приезжали мы к Гердтам в Пахру не только на Новый год, но и на 9 Мая, день рождения Тани. Там в этот день собирались фронтовики: Булат Окуджава (тоже родившийся 9 мая), Пётр Тодоровский, журналистка Галина Шергова, поэт Михаил Львовский, драматург и сценарист Исай Кузнецов. О войне они не говорили.

М.Ш.: Я как-то спросил Гердта:

– Дядя Зяма, что самое страшное на войне?

– Неограниченность назначенной власти, – сказал он. – Когда какому-то абсолютному валенку дают власть над людьми и он её использует по своему усмотрению, это приводит к трагедии.

Н.Б.: Как-то мы отправились к Гердтам, и Миша, тогда подросток, случайно оказавшись дома, от безысходности поехал с нами. С Катей он дружил с пяти лет, у них была своя компания, и они прекрасно обходились без взрослых. Как всегда у Гердтов, дом был полон гостей. Петя Тодоровский играл на гитаре, пели Булат Окуджава, Люся Гурченко, Татьяна и Сергей Никитины, Элик Рязанов – он это любил. В тот вечер даже немного потанцевали. По дороге домой Миша сказал нам: «Ну, у вас тоже ничего».

А.Ш.: Есть талантливые люди, которые, не уча ничего, не репетируя и даже не зная нот, начинают петь и с ходу, рефлекторно врубаются во второй и третий голос. Таким был Зяма. Только Петя Тодоровский брал гитару и Люся Гурченко начинала что-то романсировать, тут же рядом оказывался Зяма и возникала вокальная импровизация вторым, третьим, седьмым, двадцать шестым голосом. Потом он так же подключался к Никитиным, которые тоже были Зяминым человеческим и музыкальным увлечением. Какой бы повод застолья ни был – юбилей, Новый год, День Парижской коммуны, – в разгар искромётных шуток Зяма говорил: «Стоп, стоп! Таня, Серёжа, давайте!» Шум затихал, все тушили в себе привычную иронию, и начиналось музыкальное священнодействие.

Авторская песня… Казалось бы, шесть или семь струн и мурлыканье. Но если мурлычат Юлик Ким, Юра Визбор, Таня и Серёжа Никитины – это соединение необыкновенной поэзии, индивидуального напева и настроения.

Когда я попадал в компанию с Юрой Визбором, то всегда подпадал (красиво: попадал, подпадал) под его титаническое обаяние. Вот уж чего не купишь, чему не научишься и что не украдёшь. Обаяние! Магия какая-то, и слово – нежно-извращённое. Он брал гитару, я смотрел на баб – они таяли, независимо от того, кто это был: народная артистка или официантка из буфета. Юра, тихий и несуетливый, что бы ни делал – писал ли, пел ли, играл ли, жил ли, дружил ли, – был очень похож на настоящего мужчину. Как и все тогда, я зачитывался романом «Три товарища» Ремарка и всегда представлял себе Юру.

Сегодня сытые качки, не знающие, куда деть мускулы и энергию, вынуждены ещё дослушивать Визбора и Окуджаву, тоскуя по времени, к которому они никогда не принадлежали ни физически, ни морально, ни территориально, ни возрастно. Но почему-то считается, что этому надо умиляться и петь со всем залом «Милая моя, солнышко лесное». Хотя, может, поют в секунду внутреннего откровения, когда ничего путного и истинного они, если не полные му…ки, в себе не обнаруживают.

Перед празднованием 70-летия Булата Окуджавы в 1994 году я бросился в 1-й троллейбусный парк на Ленинградском шоссе. Там стоял на постаменте троллейбус. Я договорился, и мне содрали с него кусок металла. На юбилейном вечере мы с Мишкой Державиным подарили Булату аккумуляторную заглушку от бока этого последнего троллейбуса, ходившего по Арбату.

М.Ш.: Когда по Арбату ездил 39-й троллейбус, мы, студенты Театрального училища имени Щукина, устраивали розыгрыш. Брали в костюмерной ватник и наряжали в него одного из нас. На остановке ряженый водитель подходил к троллейбусу, снимал электроштанги и держал их. Затем обращался к какому-нибудь прохожему с портфелем и в шляпе с просьбой подержать минутку «рога». Тот, преисполненный гордостью и собственной значимостью, соглашался, а наш товарищ смывался. Дальше выскакивал настоящий водитель и орал не на несчастного простофилю, а на нас, стоявших на другой стороне улицы и ржавших.

А.Ш.: Вот поэтому троллейбусы и отменили.

М.Ш.: Я хорошо помню, как справляли Новый год у Гердтов на даче в Красной Пахре с индейкой на столе, которую готовила их домоправительница Нюра. Мы с Катей сидели до четверти первого за столом с родителями, а потом шастали по посёлку. Когда мы выросли, уже отмечали Новый год иначе, чем наши родители. Однажды с Катей и её мужем Денисом Евстигнеевым мы решили отпраздновать его в Таиланде. 31 декабря в 11 вечера сели в ресторане за столик. Так нелепо: сидим в шортах и майках, и вот сейчас будет Новый год. За шесть минут до двенадцати говорю: «Быстро побежали за плавками!» Через три минуты мы были в плавках и купальниках, а я ещё и с бутылкой шампанского в руке. Помчались на пляж, забежали по пояс в море, и тут небо громыхнуло салютом. Чудом спасли праздник. Но то был тайский Новый год. Потом мы мутно слонялись по Паттайе, чтобы дождаться русского Нового года, который наступал в четыре утра по местному времени. Без десяти четыре зашли в индийский ресторан, где уже убрали скатерти, и заказали по 50 грамм водки. Выпили с мыслью: «Вот теперь можно идти спать».

А.Ш.: Ну, у вас тоже ничего.

«Радость встречи, но холодильник пустой!»

Н.Б.: У меня была закадычная подружка