Павел Кодочигов - Все радости жизни

— Так, может быть, Нина? — продолжал он настаивать.

— Что вам сказать? Она южанка, характер у нее вспыльчивый, но убить брата… Нет, она не могла!

— В деле есть записка вашей жены: «Валя, я же не брала нож. Значит, ты взял. Зачем — вспомни. Нож старый». Как вы ее расцениваете?

— Вы думаете, что она просила меня взять вину на себя?

— Да, у меня сложилось такое впечатление: «ты взял» — выходит, ты и убил. Она даже приметы ножа на всякий случай указывает.

— Я над этим не задумывался.

— А если бы, допустим такое, убийство совершила она и попросила вас…

— Да не могла она этого сделать! — прервал Макаров Камаева.

— Успокойтесь, пожалуйста. На предварительном следствии вы, не признаваясь в убийстве брата, такую возможность допускали. Чем это было вызвано?

— Мне говорили, что все улики против меня, и мне тоже так казалось. Да я тогда в таком состоянии находился, что мне было все равно. Мне и теперь не верится, что брата нет в живых.

Макаров разговаривал с ним более откровенно, чем раньше, однако ни в чем не убедил. Что-то мешало им понять друг друга. Быть может, само преступление, обстоятельства, при которых оно было совершено, — против всего этого возмущалась душа адвоката. Настороженность чувствовалась и со стороны Макарова. Он даже спросил в конце разговора, какой институт заканчивал Камаев. А Камаеву не пришлось учиться в институте.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Александр Максимович уже несколько лет работал заведующим юридической консультацией. Далеким-далеким казался ему тот день, когда впервые переступил порог суда в качестве стажера адвоката! Поднялся в пять утра, в восемь был в суде и почти час просидел в коридоре на скамейке со своим «секретарем» — соседским мальчишкой Сашей Быковым. Потом раздались твердые шаги и бодрый голос судьи Кропотина:

— Стажер Камаев? Здравствуй! Заходи ко мне — познакомимся.

Провел в свой кабинет, подвел к стулу:

— Садись, Камаев. Нелегкую ты себе стезю выбрал. Одолеешь?

— Буду стараться.

— Дело наше трудное, нервное, работаем на износ, а ты еще… Ну, как-нибудь… Можешь считать, что тебе повезло: адвокат у нас знатный, москвичка. Она из тебя юриста сделает.

Кропотин понравился сразу и простотой своей, и тем, что обещал помочь на первых порах: «Заходи в любую минуту, не стесняйся», и тем, как рассказывал о заведующей консультацией Милии Ефимовне Шерман:

— Временная она у нас — война кончится, муж с фронта приедет, и снова в Москву укатит. А работать с вей одно удовольствие: умна, напориста, принципиальна. Настоящий адвокат! Так что не теряй времени. Слушай ее беседы с клиентами, приглядывайся к тому, как ведет себя в процессе, даже сопереживать учись, только не так бурно — она чуть не по каждому обвинительному приговору слезы льет.

Зашел прокурор Тарасов, крепко пожал руку, сел, и стул под ним тяжело охнул. Услышав, о ком речь, подхватил:

— Да, ты уж не реви, а то в два ручья пустите, так и суд затопите — он у нас одноэтажный. Слушай, Кропотин, рассказать ему анекдот о Шерман? Так вот слушай, Камаев…

Скоро по всему зданию раздался басовитый хохот прокурора. Тарасов рассказывал, очевидно, только что придуманную историю об одной кассационной жалобе Милии Ефимовны и сам же больше всех смеялся.

Саша вышел из кабинета Кропотина в ликующе-ошарашенном состоянии: приготовился к недоверию, настороженности, а его приняли как старого знакомого, который вернулся в свои края после кратковременной отлучки.

А где-то через год Александр Максимович пережил самую тревожную и самую радостную ночь в своей жизни. Начиналась весна, с близких гор скатывались вешние потоки, на дорогах буйствовали ручьи. Пахло снегом и уже оттаявшей землей. Природа готовилась к пробуждению. Каждые полчаса, а то и чаще Александр Максимович выходил на улицу и спешил к телефону в проходную швейной мастерской. Сторож, глуховатый, преклонных лет старик, молча открывал дверь, и та ворчливо скрипела. Он так часто звонил, что уже стеснялся сторожа, который, наверное, угрюмо и снисходительно поглядывает на него и недоумевает: «Чего мается человек? Жена в родильном доме. Эка невидаль! Разрешится — куда денется».

Когда пришел последний раз, нужный ему номер был долго занят: кто-то, видно такой же нетерпеливый и неспокойный, дозвонившись, не торопился прекращать разговор. Александр Максимович все просил и просил телефонистку соединить его с родильным домом, пока она не взорвалась:

— Да подождите вы! Освободится — сама позвоню!

Опустился на табурет, однако не просидел и пяти минут, как снова назвал номер.

— Да, слушаю, — сразу же раздалось в трубке.

Александр Максимович почему-то не уловил, что эти слова обращены к нему.

— Я слушаю вас! — в голосе раздражение.

— Извините, пожалуйста, снова Камаев. Как там?..

— А, Камаев! — голос смягчился, в нем зазвучали мажорные нотки. — Поздравляю вас с сыном!

— Сын?! — закричал Александр Максимович. И тут же: — Он видит?!

Удивительная вещь: никогда не боялся, что его ребенок может родиться слепым, и все-таки этот вопрос вырвался. Видно, давно таился в подсознании и ждал своего часа.

— Да, да, конечно. Не беспокойтесь и ложитесь спать — поздно уже.

Он с трудом разжал пальцы, долго нащупывал рычаг, чтобы повесить трубку. О том, что забыл попрощаться и поблагодарить дежурную по роддому, вспомнил лишь под утро, а пока с удивлением прислушивался к тому, как частит и сбивается с ритма сердце. Александру Максимовичу хотелось кричать, плясать, неистовствовать: сын живет на свете! Его сын!

Он так и не прилег. Ходил по комнате, пил чай, смеялся, среди ночи затеял капитальную уборку, перебрал детское приданое, а через неделю снова метался в четырех стенах, выбегал на крыльцо и слушал, не идут ли Рая и теща Наталья Ивановна. Встретил их в дверях и протянул руки. Рая поняла этот жест и передала сына. Александр Максимович пронес его в комнату, положил ка диван, сам опустился на колени и замер.

Невесомый комочек дышал тихо, с едва заметной хрипотцой. Александр Максимович осторожно отвернул край одеяла и прикоснулся губами к щеке сына. Запах детского тельца заставил уткнуться в одеяло и дышать, дышать…

— Ты что, Саша? — позвала жена.

— Ни-че-го-о, та-а-к.

Рая никогда не видела его слез, и Александр Максимович хотел скрыть их от нее, но когда показалось, что достаточно успокоился, и поднялся, спазмы снова сжали горло, и он заплакал навзрыд, больше не таясь и не стесняясь.

— Что с тобой, Саша? Все хорошо… — затрепетал голос Раи. — Ну вот, радоваться надо…