Гения убить недостаточно - Владислав Олегович Отрошенко

Цофар. Их привели в страну Уц благородные чувства. Они всегда знали Иова как кроткого и процветающего праведника, славного тучными стадами и образцовой непорочностью. Теперь им хочется «сетовать о нем и утешать его». Но увидев нищего страдальца, изуродованного до неузнаваемости лютой проказой, они повергаются в такой ужас, что не могут произнести ни слова сочувствия. Вместо этого они принимаются кричать и рыдать во весь голос, разрывают на себе одежды и, словно совершая ритуал скорби по умершему, посыпают головы пылью.

Затем они садятся рядом с Иовом на землю и в полном молчании, как если бы справляли траур по покойнику, сидят семь дней и ночей.

Первым уста открывает Иов. Он проклинает. Нет – не Бога.

Иов проклинает день, в который он родился, и ночь, в которую был зачат. К Богу у него другой разговор – не менее опасный, чем гибельное богохульство.

Надеясь на поддержку друзей, Иов изливает перед ними свое неистовое отчаяние:

Почему (еще) в утробе не умер я,

Из чрева вышел и не скончался?

Зачем меня приняли колени

И зачем сосцы, чтобы я сосал?

Друг Элифаз, отвечая несчастному, призывает его замолчать и смиренно принять те страшные кары, которые обрушил на него Господь. При этом, как и сам Иов, он, разумеется, не имеет ни малейшего представления о причинах этих кар – но считает все действия Шаддая заведомо справедливыми.

Иов молчать не желает, ибо не знает за собой никакого греха. Он взывает к друзьям:

Наставьте меня, и я замолчу,

И, в чем я ошибся, объясните мне.

Иов пеняет им:

Вы нападаете на сироту

И продаете своего друга.

В какой-то момент, словно позабыв о друзьях, явившихся сетовать и утешать, но взявшихся увещевать и стыдить, Иов вдруг сворачивает на ту рискованную дорогу, которая должна привести его к верной гибели. Он заводит прямой и до крайности дерзкий разговор с Самим Богом.

Сначала Иов только корит Шаддая за то, что Он испытывает свое безграничное могущество на слабом и ничтожном человеке, вгоняя его в беды Своим непонятным и губительным интересом к нему. Потом, возвышая голос, призывает Шаддая отступиться от него, Иова, маленького человека, оставить его в покое и не терзать день и ночь.

То Ты снами меня устрашаешь

И виденьями меня пугаешь.

И душа моя хочет лучше удушья,

(Лучше) смерть, чем мои муки.

Опротивело мне! (Ведь) не вечно жить мне!

Оставь меня, ибо дни мои – малость!

Что человек, что Ты его (так) возвеличиваешь

И обращаешь на него Свое внимание?

И проверяешь его каждое утро,

И испытываешь его каждое мгновенье?

Когда Ты отведешь от меня Свой взор?

Отпустишь, дашь проглотить слюну мою?

Но дальше – больше. Иову отвечает второй друг Билдад. Он испуганно защищает Бога:

Доколе будешь говорить такое?

Слова твоих уст – неистовый ветер.

Неужели Бог извращает суд?

И Шаддай разве искривляет правду?

Речь его сводится к тому, что если Иов наказан – значит, есть за что: «Бог непорочного не отвергает и не поддерживает руки злодея».

В ответ на это Иов бросает уже совершенно немыслимые обвинения Богу. Немыслимые – еще некоторое время назад – для самого Иова. Немыслимые – в какое бы то ни было время – для его друзей. Но мыслимые для создателя Книги Иова, поэта, упоенного своей поэмой, который держит в уме (вместе с читателями) жуткий спор Шаддая с сатаной, ставший единственной причиной всех казней Иова.

Опротивела мне жизнь моя.

(Всё) одно, потому (и) говорю я:

Губит Он невинного, (как) и злодея

Когда (Его) бич поражает внезапно,

Отчаянию невинных Он смеется, —

выпаливает Иов. Дальше идти уже некуда. Но Иов идет дальше. Ему мало утверждения, что Богу безразлично, кого бичевать – злодея или невинного, – и что невинных Яхве губит даже с большим удовольствием, смеясь их отчаянию.

В последующих ответных речах друзьям он прямо называет Бога виновником бед и страданий, обрушивающихся на тех, кто этого не заслуживает. Тем же, кто кары заслуживает, творящим зло и беззаконие, Шаддай, по Иову, напротив, потворствует, оставляя их безнаказанными при жизни и, разумеется, после смерти, ибо всех ждет нейтральный к земным деяниям Шеол.

Возмущенные неслыханной дерзостью Иова, друзья наперебой защищают Бога. С подобающей грозностью и упорством они склоняют страдальца, понесшего наказание от Яхве, признать свою вину перед Ним, а следовательно, заслуженность Его гнева и кары. Они предлагают Иову как следует подумать о своей жизни, которая не могла быть всецело праведной. Пытаются приписать ему различные злые дела и грехи. Хотя непорочность Иова известна старым друзьям не хуже, чем Богу и сатане. Но о ней говорить защитникам Бога не хочется. Ими движет любовь к Шаддаю; они свято верят в Его справедливость, они служат Ему всем сердцем – и теперь, когда на Него нападает Иов, они делают всё, чтоб оградить Всевышнего от его нечестивых речей.

Что ты обращаешь против Бога дух твой

И произносишь ртом своим (такие) речи? —

осекает Иова Элифаз. Но Иов не сворачивает с катастрофического пути. Он отказывает Шаддаю в справедливости: «Знайте же, что Бог неправосудно поступил со мной». Он заявляет, что жизнь его чиста и что он не станет обвинять во всех несчастьях и муках, которыми его терзает Яхве, самого себя, как того требуют от него друзья:

Не бывать тому, чтобы я признал вас правыми,

Доколе не умру, не поступлюсь невинностью моей.

Увещевания друзей Иов называет «пустыми», а их ответы на вопросы о его вине перед Богом и о вине Самого Шаддая перед людьми объявляет «лживыми». В итоге Иов доходит до крайности – ставит своих друзей и Всевышнего в один неприглядный ряд:

Почему (и) вы преследуете меня, как Бог,

И (никак) не насытитесь плотью моей?

Поэт же идет еще дальше Иова – в ту свободную от догм и грехов поэтическую даль, где открываются невероятные истины и происходят чудесные повороты и без того головокружительного сюжета.

В конце поэмы Иову и его друзьям вдруг является «из бури» Бог.

Шаддай решает поговорить с Иовом. Разговор затевается суровый и страшный.

Бог упрекает и ставит на место обитателя страны Уц, дерзнувшего судить своим ничтожным умом о поступках и деяниях Того, Кто всё в этом мире установил и устроил – начиная с законов неба и кончая пером в крыле аиста.

О злосчастном споре с сатаной Шаддай не упоминает ни единым