Сельма Лагерлеф - Девочка из Морбакки: Записки ребенка. Дневник Сельмы Оттилии Ловисы Лагерлёф

Детей у дяди Шенсона трое — Эрнст, Клас и Альма, — живут они в верхнем этаже маленького их дома. И вот однажды, когда поднималась по лестнице, собираясь зайти к Альме, я увидела, как из-за перил высунулось чье-то лицо и глянуло на меня. Лицо было незнакомое, я понятия не имела, кто это, и очень удивилась. А человек, стоявший наверху, погрозил мне кулаком, и глаза на этом незнакомом лице смотрели ужас как свирепо, чуть ли не огнем горели, так мне почудилось. Секундой позже тощая фигура исчезла в темноте мансарды.

Я была не вполне уверена, что увидела не привидение, а о привидениях нельзя говорить сразу, как только с ними столкнулся, вот я и молчала до тех пор, пока мы с маменькой не отправились домой. И тогда маменька рассказала, что видела я сестру дяди Шенсона, у которой рассудок в расстройстве. Она не опасна, сказала маменька, только людей робеет. А я подумала, что дядя Шенсон вправду очень добрый, раз позволяет бедняжке сестре, у которой рассудок в расстройстве, жить под своим кровом.

Порой маменька рассказывает что-нибудь о тете Юханне, которая была замужем за дядей Шенсоном. Говорит, она была красивая, но непохожая на других девушек. Доставляла бабушке массу огорчений, говорит маменька. Больше всего любила править упряжкой и ухаживать за лошадьми, а ребенком запрягала козла и каталась по всему Филипстаду.

Тетя Юханна никогда не боялась и не робела, маленькой девочкой заводила разговоры с приезжими крестьянами, которые торговали на площади, и иной раз они сажали ее на телегу и увозили с собой далеко за город, так что дедушке приходилось посылать людей на дороги и разыскивать ее. И со всеми неотесанными возчиками, что возили железную руду и обычно стояли в Филипстаде у дедушки на дворе, она водила дружбу. Бабушку, конечно, ничуть не радовало, когда она видела, как ее дочь сидит в грузовых санях за компанию с полупьяными мужиками и угощается грубым хлебом и шпиком из их сундучков с провизией.

Приохотить тетю Юханну к обычной женской работе было почитай что невозможно, куда проворней она управлялась, когда помогала дедушке в лавке.

— Будь она мальчиком, — говорит маменька, — и продавай в лавке сироп да селедку, наверняка бы разбогатела и была бы счастлива. А так доставляла нам одни только огорчения.

Дедушка с бабушкой попытались однажды послать ее в закрытый пансион в Сёдертелье, но ничего хорошего из этого не получилось. В пансионе она изготовила картину, представлявшую швейцарский пейзаж и сделанную из камешков, мха и зеркальных стеклышек; очень красивая картина, вздыхала маменька, она и сейчас висит у Шенсонов, только вот в пансионе тетя Юханна ничему больше не выучилась. Закончив картину, она сбежала оттуда. И уговорить ее вернуться оказалось совершенно невозможно, ведь, по ее мнению, в закрытом пансионе учатся только обманывать да лгать, а ей такое претит.

А мы, услышав, что тетя Юханна отличалась столь отчаянной дерзостью, поневоле диву даемся, как же это она вышла за дядю Шенсона, человека осторожного, солидного, к тому же он и лошадей опасается, и о людях высказываться робеет. Не раз мы спрашиваем у маменьки, как вышло, что эти двое поженились, но маменька ответа не дает.

Толком мы ничего не знаем, но обычно твердим, что никак не можем поверить, будто дядя Шенсон и тетя Юханна были счастливы в браке. Они ведь совершенно разные. Доподлинно нам известно одно: тетя Юханна любила править упряжкой и ухаживала за лошадьми, даже после замужества.

У дяди Калле в Гордшё есть конь по кличке Ветерок, его дядя закладывает в экипаж, только когда выезжает один, конь-то горячий, бежит ужас как быстро и до того норовист, что никто другой сесть в экипаж не осмеливается. Кроме самого дяди Калле, тетя Юханна наверняка единственная, кто рискнул проехаться на Ветерке.

Как-то раз дядя Калле приехал в Карлстад на Ветерке, и тогда тетя Юханна попросила разрешения прокатиться на нем. И пригласила тетю Нану Хаммаргрен, которая в ту пору тоже жила в Карлстаде, составить ей компанию. Эту поездку тетя Нана не забудет до конца своих дней. Ветерок взял с места в карьер, да так, что не разглядишь, как копыта касаются дороги, глаза у него горели огнем, а льдинки, которые он выбивал подковами, так и летели в лицо, точно острые иголки. Тетя Нана все время думала, что Ветерок понес, и не чаяла воротиться домой живая-здоровая, но тетя Юханна сидела, отпустив вожжи — разве же Ветерка сдержишь, никак нельзя, он же кувырнется! — и была в полном восторге. «Ну не замечательно ли, Нана? — сказала она. — Ветерок — моя жизнь. Может ли, по-твоему, что-то сравниться с лошадьми?»

Но любили ли друг друга дядя Шенсон и тетя Юханна и были ли счастливы в браке, мы так и не узнали.

Однако ж именно в этом году нас, детей, очень занимает, не может ли дядя Шенсон жениться на тетушке Ловисе. Ведь уже который год он, судя по всему, вроде как посматривает на нее по-особенному, а теперь мы узнали, что его старая маменька умерла, а одна из кузин уезжает в Америку, так что, наверно, он решил, что места в доме стало чуть побольше, да и средств хватит, чтобы жениться.

Возможно, и тетушка Ловиса тоже размышляет в этом направлении, хотя тут мы не очень-то уверены. По крайней мере, она как будто бы старается готовить ему повкуснее, чем когда-либо раньше. И вообще, тетушка Ловиса и дядя Шенсон прекрасно подошли бы друг другу. Оба они любят, когда вокруг оживление и веселье, сами же сидят тихо-спокойно. А представить себе, сколько больших праздников устраивала бы тетушка Ловиса! Приглашала бы и епископа, и губернатора. Да и сама ходила бы по балам да приемам! И недосуг было бы ей сидеть и думать о печальном.

А как было бы замечательно для нее называться «госпожа» и на праздниках брать себе закуски наравне с пожилыми замужними дамами, не как сейчас, когда надобно дожидаться, пока дойдет черед до девиц!

И представьте, как внимателен и добр будет к ней дядя Шенсон, и как медленно они будут ездить, когда отправятся на конную прогулку, и каких спокойных, старых и разумных лошадей станут выбирать себе на постоялых дворах!

Тетушка Ловиса, конечно, предпочла бы священника, но дядя Шенсон почти такой и есть, только что не рукоположен. Гладко выбрит, и в церковь ходит каждое воскресенье, и все священники в епархии обычно останавливаются у него, когда приезжают в Карлстад.

Мы просто представить себе не можем двух людей, которые бы лучше подходили друг другу, чем дядя Шенсон и тетушка Ловиса, и, сдается, папенька с маменькой думают так же, и нам ужас как любопытно, что будет дальше.

Альма Шенсон все лето гостила в Гордшё, а теперь на несколько дней приехала сюда, потому что соскучилась и хотела побыть со своим папенькой. Альма еще маленькая, ей всего-навсего одиннадцать, но она милая и большая мастерица дразнить мальчишек, ведь у нее два брата, да у дяди вдобавок обычно живет на пансионе целая куча школьников. Совершенно поразительно, что, хоть она и маленькая, мальчишки очень ее любят. Вечно не дают ей покоя. Иногда, конечно, и обижают до слез, но, по-моему, все равно очень ее любят.