Повесть о Зое и Шуре - Фрида Абрамовна Вигдорова

— Ну что ж, давай познакомимся, — ответила я с невольной улыбкой, но по Зоиным глазам увидела, что она в этот час не примет шутку, и прибавила: — Понимаю, Зоя.

Дом по Старопетровскому проезду

Герцен сказал как-то: «Ничто так не облагораживает юность, как сильно возбужденный общечеловеческий интерес». Когда я вспоминаю, как воспитывались мои дети и их школьные друзья, я вижу: да, это делало их юность одухотворенной и прекрасной. Все, что совершалось в стране и за ее пределами, касалось их непосредственно, было их личным делом.

Страна крепла, строилась, росла, а вместе с нею росли Зоя и Шура — не зрители, а деятельные участники всего, что творилось вокруг.

И вновь выстроенный завод, и смелая мысль советского ученого, и успехи советских музыкантов на международном конкурсе — все это было частью и их жизни, было неотделимо и от их личной судьбы. Все это было важно, близко моим ребятам, на все они откликались всем сердцем, обсуждали в школе, дома, снова и снова возвращались к этому мыслью, на этом воспитывались.

Беседа с секретарем райкома комсомола не просто запомнилась Зое, она действительно врезалась ей в память, и каждое слово, сказанное им в тот день — день ее второго рождения, — стало для нее законом.

Зоя всегда, на удивление, точно и добросовестно выполняла свои обязанности. Но теперь в каждое порученное ей дело она вкладывала все силы и всю душу. Словно теперь она заново поняла: ее работа — часть той великой общей задачи, о которой говорил когда-то Владимир Ильич.

Очень скоро после ее вступления в комсомол Зою избрали групоргом. Она тотчас же составила список комсомольских поручений: «Каждый должен что-нибудь делать, иначе какие же мы комсомольцы?» Она расспросила, кто чем интересуется, кто какую работу хочет вести. «Тогда лучше будет работать», — справедливо заметила она в разговоре со мною. Впрочем, она и прежде внимательно присматривалась к товарищам по классу и хорошо знала, кто на что способен и кто что может. Список поручений получился длинный и подробный: один отвечал за учебную работу, другой — за физкультурную, третий — за стенную газету… Дело нашлось всем. Зоя и еще несколько комсомольцев должны были обучать неграмотных женщин в одном из домов по Старопетровскому проезду.

— Это трудно, — сказала я, — очень трудно. Да и далеко ходить, а бросить будет неловко. Ты подумала об этом?

— Ну что ты! — вспыхнула Зоя. — «Бросить»! Уж если мы взялись…

В первый же свободный вечер Зоя отправилась в Старопетровский проезд. Вернувшись, она рассказала, что ее ученица — пожилая женщина, которая совсем не умеет ни читать, ни писать и очень хочет научиться грамоте.

— Подумай, даже подписать свое имя как следует не умеет! — говорила Зоя. — У нее дел по горло — и хозяйство, и дети, но учиться она станет, я уверена. Меня встретила приветливо, называла дочкой…

Зоя взяла у меня книгу по методике обучения грамоте и просидела над ней до поздней ночи. Дважды в неделю она стала ходить к своей ученице, и ничто — ни дождь, ни снег, ни усталость — не могло ей помешать.

— Если случится землетрясение, она все равно пойдет. Будет пожар — она все равно скажет, что не может подвести свою Лидию Ивановну, — говорил Шура.

И хоть в голосе его подчас звучали и досада и насмешка, однако он часто выходил встречать Зою после ее уроков, потому что осень стояла дождливая, ненастная, и мы беспокоились, как Зоя станет возвращаться в темноте, по грязи. Шуре это даже нравилось: пойти за сестрой, проводить ее. Пусть Зоя чувствует, что значит брат — защитник, опора, мужчина в семье!

Шура был теперь выше Зои, широкоплечий, сильный.

— Смотрите, какие мускулы! — любил он повторять.

И Зоя с радостной гордостью, с удивлением говорила:

— Правда, мама, потрогай, какие мускулы — как железо!

…Однажды я принесла билеты на концерт в Большой зал Консерватории. Исполнялась Пятая симфония Чайковского.

Зоя очень любила ее, не раз слышала и уверяла, что каждый раз слушает с новым наслаждением.

— Чем музыка знакомее, тем сильнее она действует. Я уж сколько раз в этом убеждалась, — сказала она однажды.

Зоя очень обрадовалась билетам, но вдруг как будто внутренне ахнула, поднесла к губам и слегка прикусила указательный палец, как делала всегда, когда спохватывалась, внезапно вспоминая о чем-то нечаянно забытом.

— Мама, а ведь это в четверг! — огорченно сказала она. — Я не могу пойти. Ведь я по четвергам у Лидии Ивановны.

— Что за чепуха! — возмутился Шура. — Ну, не придешь один раз, какая трагедия!

— Что ты! Нет, ничего не выйдет. Не могу же я, чтоб она меня напрасно ждала.

— Я пойду и предупрежу, чтобы не ждала.

— Нет, не могу. Взялся за гуж, так не говори, что не дюж. Она меня ждет заниматься, а я пойду на концерт? Нет, нельзя.

Так Зоя и не пошла слушать Чайковского.

— Ну и характер! Ну и характер! — твердил Шура, и в этом возгласе смешивались возмущение и невольное уважение к сестре.

Под Новый год

…Наступил новый, 1939 год.

Придя из школы, Зоя рассказала, что девочки в классе пишут друг другу новогодние пожелания. Записку с пожеланием надо сжечь, а пепел проглотить, как только кремлевские часы пробьют двенадцать.

— Ну, уж и выдумали! — фыркнул Шура.

— Глотать-то я, пожалуй, не стану, — засмеялась Зоя, — вряд ли это вкусно, а прочитать — прочту.

Она достала из кармана тщательно свернутую и заклеенную записочку, надорвала и прочла вслух:

— «Зоенька, не суди людей так строго. Не принимай все так близко к сердцу. Знай, что все почти люди эгоисты, льстецы, неискренние, и полагаться на них нельзя. Слова, сказанные ими, оставляй без внимания. Таково мое пожелание к Новому году».

С каждым словом Зоя все больше хмурилась, а дочитав, резко отбросила записку.

— Если так думать о людях, то зачем жить? — сказала она.

…К новогоднему школьному балу-маскараду Зоя готовилась с увлечением. Девочки решили нарядиться в костюмы национальностей, населяющих Советский Союз. Мы долго думали, кем нарядиться Зое.

— Украинкой, — предложил Шура. — Глаза хорошие, брови подходящие — чем не чернобровая дивчина? Вышитая кофточка есть, юбка есть, надо только ленты и бусы.

А позже, улучив минуту, когда мы с ним остались вдвоем, Шура сказал мне:

— Вот что, мам: надо Зое купить новые туфли. У всех девочек в классе туфли на каких-то там каблуках — не очень высоких, а все-таки…

— Это называется на венском каблуке, — подсказала я.

— Ну да.