Василий Катанян - Лиля Брик. Жизнь

Как-то, уже на склоне лет, Эльза грустно заметила, что «умереть легче всего летом, так как все врачи отдыхают, в отпуске». Свою смерть она предсказала в последней книге «Соловей замолкает на заре». Незадолго до кончины она писала Лиле о романе, который не успела послать ей:

«В летнюю ночь сидят на террасе загородного дома несколько пожилых людей, старые знакомые. Это люди искусства, и хотя жизнь сложилась по-разному, все они как-то вышли в люди. Женщина — старая актриса. Она хозяйка дома. Неторопливые разговоры, полувоспоминания, полурассказы. Слышны соловьиные трели, они все тише и тише… На рассвете хозяйку дома находят умершей в кресле».

Скончалась Эльза в семьдесят четыре года от сердечной недостаточности. Было это в 1970 году.

На «Мельнице» цветы, посаженные ею, садовые скамейки, выкрашенные Арагоном. Здесь нередко бывала Лиля. Здесь Эльза принимала своих друзей со всего света — Жолио Кюри, Пабло Неруду, Шагала и Пикассо — и тех, с кем ее познакомила Лиля: Юткевича, Черкасова, Любовь Орлову, Симоновых, Плисецкую.

Лиля пережила Эльзу на восемь лет, Арагон — на двенадцать. На похоронах Эльзы играл Мстислав Ростропович, в день погребения Арагона многотысячная толпа, стоя на площади, которой присвоят его имя, слушала его стихи с обнаженными головами.

Сегодня «Мельница» — небольшой культурный центр в двух шагах от городка Сен-Арну. Арагон и Триоле распорядились, чтобы после их смерти в доме могли бы время от времени жить и работать молодые неимущие писатели — такие, какими были они сами в юности, — и пользоваться их огромной уникальной русско-француз- ской библиотекой. И в качестве «дара Франции, каким бы ни был тип ее правительства», они завещали стране все свои рукописи, документы и письма — дар, который невозможно переоценить.

Эльза и Арагон похоронены у себя в саду, под вековым ясенем. Я долго стоял над могильной плитой, думая о белокурой маленькой москвичке в кружевных панталончиках из-под платьица, которую мама за ручку водила гулять на Чистые пруды. И о закончившей свой путь на окраине провинциального французского городка знаменитой писательнице. Эльза сказала однажды, что город любят не за красоту самого города, а за те чувства, которые человеку пришлось там испытать. Для нее это были Москва и Париж.

В лучах заходящего солнца можно прочесть выбитые на могильной плите слова Эльзы Триоле: «Возможно, с помощью смерти, более уверенно, чем война при нашей жизни, попытаются и преуспеют разлучить нас: мертвые беззащитны. Тогда наши скрестившиеся друг с другом книги черным по белому, рука в руке, придут, чтобы воспротивиться попыткам оторвать нас друг от друга. Эльза».

Если бы!..

Борьба за целомудрие поэта

В 1955 году ЛЮ говорила, что Илья Самойлович Зильберштейн очень уговаривает ее дать в «Литературное наследство» письма к ней Маяковского, но что она очень этого не хочет. И долго этому сопротивлялась. Через какое-то время ЛЮ поддалась на уговоры, дала несколько писем и небольшие свои воспоминания («но буду счастлива, если их не напечатают», — написала она мне). Их напечатали, и разразился огромный скандал, имена Маяковского и Брик полоскала вся официальная пресса, а насчет 65-го тома «Литературного наследства» (с подзаголовком «Новое о Маяковском») и лично о И. С. Зиль- берштейне было даже закрытое разгромное постановление ЦК. Видимо, у ЦК КПСС не было в то время других забот, как заниматься любовной перепиской поэта со своей возлюбленной.

«Новое о Маяковском» должно было выйти в двух томах, №№ 65 и 66. После скандала второй том печатать запретили, и в издании «Литнаследства», которое выходит с последовательной нумерацией, после № 65 появился сразу… № 67. Никто ничего не объяснил читателям, которые долго еще искали пропавший том. Исследования, документы, письма, так скрупулезно собранные для невышедшей книги, в эпоху гласности поодиночке разошлись по другим изданиям.

Но «рукописи не горят», и все письма ЛЮ и Маяковского увидели свет вскоре после смерти ЛЮ. В 1982 году Бенгт Янгфельдт, маяковед-швед, опубликовал в Стокгольме полную переписку на русском языке с интереснейшими комментариями и фотографиями. Копии всех писем ему предоставила ЛЮ, отлично понимая их литературно-исторический интерес. Книгу перевели на несколько языков, а в 1991 году она наконец вышла и у нас таким вот кругосветным образом.

И когда их все прочли, то удивились — из-за чего ЦК КПСС побросал все дела и занялся чужими письмами? Вспоминается Ахматова, которая в своих записках задала риторический вопрос относительно постановления ЦК о ней и Зощенко: «Для чего огромному, сильному государству понадобилось проехать всеми своими танками по грудной клетке немолодой, никому не страшной женщины?» (цитирую по памяти). Собственно, то же могла спросить и ЛЮ…

Много крови попортил ЛЮ в 1968 году и журнал «Огонек», где появились разнузданные юдофобские статьи, и то, что поэт писал пером, без зазрения совести вырубали топором.

В статье «Любовь поэта» развязно описывались отношения Маяковского с женщинами, события и факты были искажены, цитаты передернуты. Публикация приобретала просто-напросто характер скандала. Тем более что и Лиля Брик, и Вероника Полонская, и Татьяна Яковлева в те годы были живы.

Вскоре «Огонек» опубликовал еще две статьи на ту же тему и в том же развязном тоне. Читая их, Лиля Юрьевна много плакала. Она была в отчаянии, что не может защитить Маяковского от лжи, не может читателям объяснить, что было на самом деле. «Сегодня меня спросила почтальонша, правда ли было так? И спросила строго, даже осуждающе. Я поскорее ушла, чтобы не заплакать от обиды, от беспомощности. Что делать? Для таких неосведомленных людей этот журнал — авторитет. Их миллионы. И они верят, что Маяковским можно было вертеть как угодно и его друзья были сплошь подлецы».

Протестующих откликов было много, но их не печатали. Зато печатали такие пассажи: «Как можно давать возможность разговаривать с молодежью этим Брикам, Коганам, Эренбургам, Чуковским и им подобным. Неужели в редакции «Кругозора» нет здоровых сил, а верховодят Визборы, которые не ценят человеческого отношения к ним в нашей стране». И стоит подпись: комсомольцы завода «Каучук», 20.8.68.

Безнаказанность «операции «Огонек» давала хороший пример для дальнейших «операций» такого же рода — по всем правилам номенклатурных доносов.

В 1973 году на «Мосфильме» Сергей Юткевич затеял делать телефильм «Маяковский и кино». Туда должны были войти уцелевшие куски «Закованной фильмой», «Не для денег родившийся» (фотографии) и целиком фильм «Барышня и хулиган». Казалось бы, скажите спасибо. Ан нет!