Дмитрий Жуков - Русские писатели XVII века

Очень многое.

До приезда Аввакума многочисленные противники никоновской реформы действовали всяк на свой риск. У них не было признанного главы, руководителя, который бы объединил разрозненные усилия и создал мощное движение. Теперь такой руководитель появился. Десятилетняя ссылка в Сибирь, непоколебимая стойкость и приверженность к «родной святой старине», громадная начитанность, редкая способность в любых условиях постоять за свои убеждения — все это создало ему непререкаемый авторитет. Аввакум воспринял признание своих заслуг как нечто само собой разумеющееся и пошел напролом — он действовал смело, не знал колебаний и не шел ни на какие уступки.

Любопытно, что первыми обвинение в расколе бросили именно Аввакум и его друзья. Для Никона, а потом для Алексея Михайловича такого понятия не существовало — были строптивцы, возмутители спокойствия и не более того.

Аввакум был желанным гостем в домах московской знати. Многие становились его духовными сыновьями и дочерьми. Умный и тонкий психолог, отличный рассказчик, протопоп притягивал к себе людей как магнит. Так он сразу сблизился с боярыней Феодосьей Прокопьевной Морозовой и ее сестрой княгиней Евдокией Прокопьевной Урусовой. Обе были дочерьми окольничьего П. Ф. Соковнина, близкого родственника и дворецкого царицы. Феодосью рано выдали замуж за Глеба Ивановича Морозова, брата царского «дядьки и пестуна», а потом всесильного временщика Бориса Ивановича Морозова. Рано же овдовев, она по-прежнему занимала высокое место при царице Марии Ильиничне, была ее ближней боярыней и подругой. И Соковнины, и Морозовы имели сказочно большие состояния. По словам Аввакума, только у Морозовой было тысяч восемь крепостных и всякого имущества на полтораста-двести тысяч рублей. Она выезжала в золоченой карете, которую тянули полдюжины горячих аргамаков и сопровождали до сотни слуг, расчищавших путь, «оберегавших честь и здоровье» боярыни.

Женщина экзальтированная, она тянулась к славному сибирскому мученику и самозабвенно служила его делу. Свой дом она превратила в подобие монастыря, наполнила его монахинями, нищими, юродивыми, которые, имея доступ в любой московский дом, усердно помогали Аввакуму настраивать общественное мнение.

Морозова жила без мужской ласки. Нервная любовь к единственному сыну и лихорадочная деятельность в защиту старины стали смыслом ее существования. Современным романистам, заглядывающим в XVII век, всегда соблазнительно бывает внести в отношения Феодосии и Аввакума некий романтический оттенок, а то и намекнуть на возможность близости между ними. Поводом к тому может быть имеющееся в делах XVII века неподтвержденное обвинение в том, что, водясь с протопопом Аввакумом, боярыня Морозова будто бы «робят родит».

— Вдова я молодая, — говорила она Аввакуму. — Хочу тело свое умучить постом и жаждою…

В своем постничестве она доходила до крайностей. Носила власяницу. Ложилась спать при слугах «на перины мягкие под покрывала драгоценные», а потом перебиралась тайком на пол, покрытый рогожкой.

У своей духовной дочери Аввакум «не выходя жил во дворе». Часто бывал он и у родственницы царицы — боярыни Анны Петровны Милославской, внучки знаменитого князя Димитрия Пожарского. К Федору Михайловичу Ртищеву за Боровицкие ворота он ходил «браниться с отступниками». Кстати, Феодосья Морозова была двоюродной сестрой начальника приказа Большого Дворца Ртищева, а ученый старовер Спиридон Потемкин — его дядей по матери.

Ртищев, как мы уже говорили, покровительствовал украинским монахам и стоял за новшества, но не забывал и ревнителей старины. Он любил слушать их оживленные и продолжительные споры. Даже не углубляясь в догматическое существо споров, можно представить себе, как темпераментно Аввакум состязался в красноречии со своим земляком архиепископом Иларионом, царским духовником Лукьяном, Епифанием Славинецким, Симеоном Полоцким…

С Симеоном, «Семенкой-чернецом», Аввакум познакомился на приеме у царя тотчас по приезде из Сибири. «Видев он ко мне царевы приятные слова, — писал Аввакум, — прискочил ко мне и лизал меня. И я ему сказал:

— Откуда ты, батюшка?

Он же ответил:

— Я, отеченька, из Киева.

Я вижу, похож он на римлянина (католика. — Д. Ж.). У Федора Ртищева с ним в палате считалися…»

«Счеты» они с Симеоном сводили до полного изнеможения и расходились «как пьяные».

Однажды Аввакум пришел на свой двор от Ртищева «зело печален, так как в дому у него шумел много о вере и законе». И застал у себя непорядок — Настасья Марковна побранилась с вдовой Фетиньей, жившей в семье Аввакума. Еще не остывший от споров, он сгоряча побил обеих. «Да и всегда такой я, окаянный, сердит, драться лихой».

А в то время в избе у Аввакума жил, прикованный к стене, буйнопомешанный Филипп. В Древней Руси к помешанным отношение было боязливо-почтительное. Считалось, что в буйных вселялись бесы, и лечили их не врачи, а священники и монахи. Таких «бешеных» в «житии» у Аввакума можно насчитать с десяток. Он держал их на цепи и пользовал молитвой и уговорами. Ухаживал за Филиппом юродивый Федор, которого Аввакум вывез из Великого Устюга.

Юродивые, «блаженные» отказывались от мирских благ, но жили в миру, отличаясь истовостью веры и буквальным соблюдением евангельских заповедей. Их нечувствительность к холоду и голоду, обостренная прозорливость и другие способности, несвойственные обыкновенным людям, производили впечатление чуда[16]. Юродивые почитались и в народе и во дворцах. Пользуясь народным покровительством, они бесстрашно говорили с царями и боярами. Аввакум умел так привязывать к себе «блаженных», что они становились самыми яростными защитниками его дела, шли за него на костер и на виселицу. Такая судьба ждала и Афанасия, жившего в доме у Морозовой, и Киприана, и Федора, переписывавшего те места из книг, которые подбирал Аввакум для своей полемики с никонианами.

Возвратимся на первое, как говаривал Аввакум. «Бешаной» Филипп, встревоженный ссорой протопопа с домашними, пришел в неистовство, рвал цепь и дико кричал. Женщины и дети перепугались. Аввакум, которого уже охватило раскаяние за то, что он «оскорбил гораздо» Настасью Марковну, пошел укрощать помешанного. Обычно протопоп легко справлялся с ним, но на этот раз, угнетенный сознанием вины, он даже не стал бороться с Филиппом, когда тот принялся бить и терзать его, приговаривая:

— Попал ты мне в руки! Не боюсь я тебя!

Наконец Филипп отбросил Аввакума. Полежав немного, протопоп «с совестью собрался», нашел жену и поклонился ей в ноги.

— Настасья Марковна, прости меня, грешного! — со слезами на глазах просил Аввакум. И Настасья Марковна, тоже поклонившись, простила мужа. Просил прощенья он и у Фетиньи.