Генрих Гротов - Герман Геринг — маршал рейха

Музыкальным хитом того года стала «Трехгрошовая опера» Бертольта Брехта и Курта Вайля, едкая осовремененная версия «Оперы нищих» Гая. В ней Берлин изображался как один сплошной воровской притон, ее героем был плут, героинями — проститутки, а честные люди выглядели дураками, над которыми все смеялись и издевались. Параллели с тем, что происходит в Германии, были достаточно близкими, чтобы считать происходящее на сцене совсем уж притянутым за уши, а философия, выраженная в песенке «Мекки Нож», была вполне понятной тем, кто заполнял театр каждый вечер.

В Берлине было полно иностранцев, неплохо там себя чувствовавших, с карманами, набитыми марками, которые они получали в обмен на свои доллары, фунты, франки и гульдены. А представлений, на которые их можно было потратить, существовало предостаточно и на любой вкус: это и новая версия «Ромео и Джульетты» Макса Рейнхардта  с Элизабет Бергнер и Францем Ледерером, и фильмы киностудии УФА с Марлен Дитрих, оперетта Рихарда Таубера, пьесы Герхардта Гауптмана и Лиона Фейхтвангера, новые сочинения Рихарда Штрауса, концерты Фюртвенглера и Берлинской филармонии, а также танцы обнаженной смуглой Жозефины Бейкер на сумасшедших вечеринках и ночные клубы всевозможных экзотических и эротических разновидностей.

Но за этим «культурным» фасадом Веймарская республика, на которую демократы возлагали такие надежды, переживала агонию. На глухих улицах рабочих кварталов Берлина каждый конец недели коммунисты и нацисты избивали друг друга с кровожадной яростью, и то, что газеты по понедельникам описывали как «фракционные политические ссоры», на самом деле были первыми раундами в борьбе не на жизнь, а на смерть за власть в Германии. Не нужен был особо чувствительный нос, чтобы почуять дым от горящего фитиля бомбы, как не требовались слишком восприимчивые уши, чтобы услышать вступительные аккорды кифары Нерона.

Как и многие другие подобные ему люди, Геринг сумел преуспеть в той беспокойной и лихорадочной атмосфере. То было время, когда ловкий говорун, обладающий связями и умеющий пустить пыль в глаза, вполне мог устроить себе неплохое житье. То был мир продавцов, и в нем повсюду находились покупатели. Подстегиваемый отчаянным желанием иметь деньги, приличное место и вернуть расположение Гитлера, Геринг прошелся по всем своим связям, которые у него остались с войны, и, не особо смущаясь, стал использовать их в своих целях.

Вскоре по прибытии в Берлин он заявился к другому бывшему офицеру, с которым как-то встречался во время войны. Пауль (Пилли) Кёрнер тоже искал себе место в богатом, сверкающем столичном мире, однако все, что у него пока было, — это небольшая денежная помощь от семьи и автомобиль «мерседес-бенц». Но для Геринга и этого было достаточно — он предложил ему стать компаньоном и с этого момента стал ездить по Берлину на различные деловые встречи на эффектном автомобиле с собственным шофером, которым на самом деле был Пилли. Бруно Лёрцер тем временем женился на богатой женщине, и благодаря ей устраивали роскошные обеды и ужины для потенциальных покупателей моторов BMW, шведских парашютов и других авиационных устройств, для которых Геринг составлял посредничество. Вскоре он почувствовал себя уже достаточно уверенным, чтобы пригласить к себе другого своего фронтового друга, принца Филиппа Гессенского, который теперь был женат на дочери итальянского короля, Мафальде, и выставлять его, ничего не подозревающего, как «свадебного генерала» на вечерах для потенциальных клиентов.

Наметился какой-то успех, и Геринг воспрял духом, здоровье пошло на поправку, и скоро мало кто мог поверить, что меньше года назад он, хромоногий калека, лежал в шведской психбольнице. Карин тоже расцвела и наслаждалась той жизнью, которую они теперь вели.

В письме матери от 18 мая 1928 года она так описывает несколько своих обычных дней:

«Приехали три лучших друга Германа и отвезли нас в экипаже перекусить. Затем мы совершили трехчасовую поездку на автомобиле до гоночного трека и там развили скорость до 115 километров в час!!! После этого мы при ярком солнечном свете вернулись в Берлин и поехали на озеро в пригород, где попили чаю. Потом опять домой, чтобы полчасика передохнуть, после чего отправились обедать вместе с его другом и его женой. Вернулись домой к десяти и заснули без задних ног… Мы завтракаем дома, а потом отправляемся на второй завтрак. На этот раз мы поехали перекусить в китайский ресторан, где нам подали ласточкины гнезда!! И клубнику на палочках!! Все невероятно вкусно, а официантом был китаец!!!»

Во время одной из своих поездок в Берлин Гитлер пригласил Геринга увидеться с ним в гостинице в Сан-Суси, где он всегда останавливался во время визитов в столицу. Геринг отправился туда с большим нетерпением, потому что на носу были новые выборы в рейхстаг, и он знал, что фюрер составляет список кандидатов от нацистов. Он решил, что его имя обязательно должно быть среди них, и не только потому, что член рейхстага получал хорошее регулярное жалованье, мог бесплатно ездить в вагоне первого класса, а также пользовался рядом других полезных привилегий. Теперь он был полон решимости вновь выдвинуться в передние ряды партии. Он по-прежнему был тверд в своем патриотизме и, несмотря на все прелести нынешней жизни, Геринг прекрасно сознавал всю непрочность и неестественность существующей Германии и ощущал тикающую неподалеку бомбу с часовым механизмом. Однажды, закусывая в «Хорьхере», самом известном берлинском ресторане, он сделал широкий жест, указывая на окружавшие его со всех сторон сытые лица, и внятно произнес:

— Придет день, когда мы сметем все это и вновь установим в Германии справедливость. Мы избавимся от этих кровососов и наконец накормим немецкий народ.

Правда, это не помешало ему прийти в «Хорьхер» и на следующий день.

Теперь он страстно стремился вновь оказаться, в команде Гитлера, и встреча в гостинице Сан-Суси была крайне важна для его планов. По некоторым данным, Гитлер не имел намерения выдвинуть его кандидатуру на предстоящих выборах, и не он, а сам Геринг был инициатором встречи. С другой стороны, Карин в своем письме Томасу говорит, что «фюрер попросил своего старого товарища увидеться, встретил его с распростертыми объятиями и обрадовался его внешнему виду. Он попросил его вновь поднять партийное знамя и пойти бороться за избавление Германии на майских выборах».

Геринг вернулся со встречи ликующим, получив официальное приглашение, и, чтобы это отпраздновать, пригласил Карин на торжественный обед — разумеется, в «Хорьхер».

«Весь Берлин охвачен предвыборной горячкой, — написала Карин домой 18 мая, — выборы назначены на воскресенье. Уже началась стрельба. Каждый день коммунисты с красными флагами, с серпами и молотами на них, отправляются в шествие по городу и каждый раз у них происходят схватки с идущими под красными знаменами со свастиками людьми Гитлера, появились раненые и убитые. Мы должны подождать до воскресенья, чтобы увидеть, как пройдут выборы. Но они должны, должны пройти хорошо для Германа, и тогда у нас наступит долгий период покоя. Дорогая мама, будь мысленно с нами!»