Кавалеристы - Артем Владимирович Драбкин

потом есть поперек – дорога и тоже село. И вот нас на эту развилку ночью послали, а наших не предупредили. Нас было 5 человек с 2 пулеметами ручными. Наши накрыли нас минометным огнем, одного ранило. Мы вынуждены были сменить позицию. Но худо-бедно все же мы помогли нашим здорово – село они взяли, а нас наградили за это.

А орден Красной Звезды дали за операцию в Венгрии. Мой конный дозор взял 20 венгерских пленных, но когда награждают, ведь не за это. Редко бывали такие случаи, чтоб тебе сказали: «Вот ты совершил подвиг: сбил самолет – вот тебе орден!» Награждали в основном за комплекс. Мы просто выполняли свою работу, свою боевую задачу. А когда записывают – и даже трудно сказать, что там главное, а что нет. В принципе вот этот случай главный получился.

Когда будапештскую группировку отрезали, венгерские войска стали рассыпаться, а сдаваться боялись, и некоторые мелкие группы нападали на наши обозы, ну, и нашу часть кинули прочесать местность. Эта местность была типа нашей Волгоградской области, только там немного поровнее – как Ростовская – и лесопосадки побольше были. Я руководил конным дозором, и мы обнаружили в одной лесопосадке венгров. Мы не думали, что их там много. Когда увидели там людей, мы развернулись и, может, с дури или как, но кинулись туда, а они с поднятыми руками выходят – 2 пулемета и человек 20. У меня эта картина до сих пор перед глазами. Вот почему: офицер их был раненый, сложили они оружие, мы стали стрелять вверх. Недалеко были там еще наши разъезды, так что они никуда бы не ушли. Я не знаю, в каком он чине был, этот офицер, френч окровавленный был у него. Вдруг ни с того ни с сего он снимает часы и френч и отдает мне. А мне не по себе как-то стало, думаю: «За кого он меня принимает?» Неужели он думал, что мне… противно даже как-то стало.

У нас этих часов было знаешь сколько! Мы в одном месте нашли целый сундук с часами, причем не ручными и не карманными, а настенными, настольными, но небольшими. Когда мы все эти часы поделили, мне достались часы в прозрачном корпусе, очень красивые. Чем они были хороши – кнопку нажмешь, и они отзванивали, сколько время, и я их с собой возил. Обменивались мы – махнем не глядя. Большинство часов за границей были нехорошие, штамповки, и против наших и в подметки не годились, и никто за ними не гнался.

Удостоверение к медали «За взятие Будапешта»

Мы повидали там такие богатства на передовой, и деньги, что угодно, и никому это все было не нужно. Может, потому, что я на него посмотрел… я аж покраснел, махнул рукой и сказал только лишь: «Перевяжите его!» Представили меня к ордену Красной Звезды уже после операции по Будапешту.

Мы под Будапештом попали под огонь наших «катюш». Не представить, как это страшно! Но мы попали не под наземный огонь, а под наших штурмовиков – РСы. Хорошо, что мы были глубоко окопаны, а то бы они не знаю, что они с нами сделали. Главное, не поймем: мы ракеты пускаем туда-сюда, а они нас бьют. Кто-то стал уже стрелять по ним. Кричат: «Наши! Не стреляй!» А они нас утюжат. Там я впервые понял, что такое РС. Мы кроме основного окопа еще и боковой подкоп делали, чтоб там спрятаться. Вот так и жили.

– Какой был самый неудачный рейд?

– В Чехословакии дошли вместе с механизированным или танковым корпусом до Тисы, и там было довольно неприятных 2–3 дня окружения. Нам нельзя было останавливаться ни в коем случае! Я не знаю, как там верховное командование – как они прошляпили, но получилось, что они авиацию подкинули и сумели наши конные группы дезорганизовать. Наша часть разбежалась и другие части. Все смешалось! Воздушные налеты – это 2 дня, – мы не знали, куда деться. Причем я бы не сказал, что огонь был плотный. Ну, а потом это уже был не 42-й год. Наши командиры сумели организовать нас, уже независимо от части, просто тех, кто рядом был. Мы и сами поняли, что нам нужно вместе, сами к ним примкнули, где командовали офицеры. Кинулись назад на прорыв, и если раньше, когда в нас стреляли, мы убегали, то на этот раз у нас выхода не было – мы разворачивались и из всех стволов стреляли. Так мало того, что мы вышли из окружения, мы вывели весь обоз. А потом наши части уже подошли – пехота, танки, и в конечном итоге мы завершили их окружение – это был как тактический эпизод.

Были и еще неудачи. Один был просто позорный, я про это и вспоминать не хочу, неприятно! Мы просто драпанули и бросили пехоту. Получилось так. На Украине штаб наш расположился в селе, лощина там была большая. Наш эскадрон занял на возвышенности оборону, а село – в лощине. Лошадей мы оставили в штабе, и с нами была еще пехота. Пехотинцы увидели, что у нас ружья ПТР, а ходили слухи, что немецкие танки где-то прорвались, и была слышна стрельба. Вдруг мы видим, на другой стороне лощины появились танки и начинают расстреливать это село. С села кинулся наш штаб вместе с лошадьми, а бежали, конечно, к нам. Мы верхом – и драпать! Пехота кричит: «Куда? Казачки!» Мы проскакали несколько километров, едем все тише и тише, друг на друга не смотрим… Ребята, как же так? Мы повернули назад, отдали лошадей, а сами пошли. Танки заняли это село. Штаб наш ушел с лошадьми, а мы все-таки вернулись к этой пехоте, но немцы сами дальше не пошли. То, что мы драпанули… Вот бывают же такие моменты: иногда тебе все нипочем, а иногда… от чего это зависит, я даже не скажу. Когда мы румынский полк расстреляли. Ведь их было человек 500, а нас 45–50 человек, и ведь до этого мимо нас бежали, а мы не побежали, никто.

– С ПТР по пехоте стреляли?

– Нет. Разве что баловались. В одном месте мы занимали оборону на Украине. И какая-то большая река была там. Фланг нашей обороны упирался в реку, и мой пулемет был прямо у берега – я должен простреливать берег – он от меня метров 200, не больше, обрывистый, и я на обрыве – там хорошо. Немецкая оборона