Зорге и другие. Японские тайны архивных дел - Александр Евгеньевич Куланов

«Арестованный 20 августа сего года, я решил рассказать всю правду о своей антисоветской шпионской работе в пользу Японии.

Во время моей работы в полпредстве я был завербован для работы в пользу японской разведки в 1928 г. членом ЦК Япкомпартии КОРОХИТО КУРАХАРА. По заданиям КУРАХАРА я через него сообщал японской разведке сведения о Советском Союзе.

Помимо КУРАХАРЫ во время моей работы в Японии я по шпионской деятельности был связан с КУРОДА (Тацуо), ИОСИДА, НАГАТА, ЦИБА и др., которых сейчас не помню, но напишу в собственноручных показаниях следствию, с этими лицами был связан до моего выезда в СССР в 1933 г.

В 1933 г. я был переведён на работу в СССР, в Разведупр, где по шпионской деятельности был связан с резидентом японской разведки в СССР через явочную квартиру КИМСЯН в гостинице “Люкс”, номер комнаты сейчас не помню.

КИМСЯН, она же ОКИНО, работница Коминтерна[51]. Фамилия резидента, которому передавал материал, КОН[52]; он, кажется, работал в Издательстве иностранных рабочих в СССР. Кроме КОНА я предавал материалы корейцу, работнику издательства «Иностранный рабочий», фамилию которого сейчас не помню, но постараюсь восстановить в памяти и сообщить следствию.

Материалы КОНУ и другому шпиону я передавал по поручению ПОКЛАДОКА и ЛЕЙФЕРТА. ПОКЛАДОК Михаил Кириллович – в то время начальник отделения Разведупра. ЛЕЙФЕРТ Андрей – его помощник. Оба являются японскими шпионами, передававшими через меня указанные сведения.

Прошу Вас учесть моё искреннее раскаяние и обещаю следствию дать развёрнутую полную картину моей шпионской деятельности и указать всех известных мне японских шпионов.

22 августа 1938 г.»107.

В этом заявлении ещё нет имени Александра Клетного. Но дело уже – заранее – завели на обоих: на Владимира Константинова и Александра Клетного. Это, кстати, полностью опровергает ещё одну популярную историю: «В лагере Владимир Михайлович познакомился с Александром Леонтьевичем Клетным. Два япониста сидели в одной камере несколько лет»108. Они знали друг друга давно и очень близко.

Выдающийся японовед, лингвист и, как и Константинов, универсальный учёный Александр Клетный родился в Киеве в 1891 году. Окончил Киевский коммерческий институт, учил английский, французский, немецкий, китайский и японский языки. Стажировался в Японии, а с 1923 года и вплоть до ареста преподавал в Военной академии в Москве, время от времени выезжая на переводческую работу в советское полпредство в Токио и генконсульство в Сеуле (Корея в то время была японской колонией), где одновременно выполнял обязанности агента Разведупра109.14 августа 1938 года Особый отдел ГУГБ НКВД СССР завёл дело № 676 сразу на двух этих японистов-разведчиков. Хотя арестован Константинов был почти на месяц раньше Клетного (того взяли 17 сентября) дело далее так и вели совместное, сначала разделив обвиняемых – Клетного в первый том, а Константинова во второй, а потом объединив их. Допрашивали их поначалу тоже по отдельности, но 1 декабря провели очную ставку, во время которой Владимир Михайлович подтвердил свою связь с Александром Леонтьевичем «по шпионской работе»110.

К тому времени Клетный «сознался» в шпионаже в пользу Японии, а Константинов 2 сентября заявил, что был связан с Клетным как с агентом японской разведки с 1935 года. За этот период Владимир Михайлович якобы «передал Клетному ряд секретных сведений об Академии имени Фрунзе», а в ответ «получил задания по вербовке новых лиц для шпионской деятельности в пользу Японии»111. Причём, поскольку «получал» задание выйти на связь с Клетным Константинов от некоего японца по фамилии Фусэ, получается, что он в это время всё-таки был в Японии. В образе айну или 1-го секретаря полпредства, но был. Дальше – ещё интереснее.

1 октября следователь записал в протокол допроса Клетного свои слова, подчеркнув особо важную фамилию:

«Заместитель Наркома внутренних дел тов. БЕРИЯ предложил Вам повторить те показания, которые Вы ему сегодня дали с тем, чтобы их застенографировать.

Начните с того, когда и кем Вы были завербованы для работы в пользу японской разведки»112.

Тут уже не может быть размышлений о том, кто допрашивал Клетного и, логично предположить, Константинова: не только следователь Бери, но и замнаркома Берия. И отказать Клетный и, возможно, Константинов (дела рассекречены далеко не полностью) не могли. Неуверенно и робко Александр Леонтьевич рассказал историю своей вымышленной вербовки японцами через «японского щпиона» – будущее светило советского японоведения Николая Иосифовича Конрада. Потом, неуклюже пытаясь не соглашаться со следователем, который – и это видно по протоколам – диктует показания арестованному, называет японским агентом гения лингвистики Николая Александровича Невского:

«НЕВСКИЙ жил в районе Кобе и был преподавателем в школе “Тен-рю-кё”. Эта школа готовит японских разведчиков. Об этом знают все, и японцы не делают из этого никаких секретов»113.

Секрета в существовании Тэнри-кё действительно нет: официально признанная японским правительством религиозная община, из тех, что принято называть одной из «новых религий», мирно существует в Японии и сегодня и к разведке никакого отношения не имеет. Помимо Невского Клетный вынужден был обвинить в шпионаже его жену Мантани, нескольких сотрудников советских дипломатических представительств в Токио и Кобэ, своих соучеников по Киевскому университету, преподавательницу японского языка в Академии имени Фрунзе Катаяма Ясуко, также начальника Японского отделения Разведупра Покладока, которому были подчинены, естественно, и «японские агенты» Сироткин и Константинов. С последним Клетный, как выяснилось, был знаком с 1928 года, а «по шпионской линии» – с 1931-го.

Константинов, в свою очередь, в очередной раз подтвердил, что работал на японцев под руководством Клетного. Особенно при этом досталось японскому русисту, коммунисту и журналисту Курахара Корэхито. У Курахара, похоже, установились добрые отношения с семьёй Константинова, но особенно с Еленой Александровной. Теперь эти связи работали против всех. 16 октября на очередном допросе Константинов «признавался»:

«В 1927 г. я был послан в научную командировку от Института востоковедения в Японию, в Токио. Несколько месяцев спустя, в конце 1927 г., мне пришлось поступить на работу в аппарат военного атташе вольнонаёмным переводчиком ввиду того, что институт востоковедения прекратил посылку денег, а мне хотелось продолжить занятия.

Во время пребывания в Токио, в конце 1927 г. меня познакомила с КУРАХАРА Корехито переводчица полпредства Тарновская или Терновская[53], точно не помню. <…>

Я подозреваю, что КУРАХАРА завербовал для шпионской работы также и мою жену. О её причастности к шпионажу я делаю заключение на основе того, что она выезжала в СССР по поручению КУРАХАРА и о нём условно писала то, о чём я уже дал показания».

Константинов уточнил: его супруга «была связана по шпионской работе… находясь на оперативной работе в Разведупре». Для следователя это означало, что вся деятельность японского отделения Разведупра, включая обеспечение нелегальной резидентуры Зорге, известна японской разведке.

Упоминание о жене, а Елена Александровна уже была арестована, дало следствию новую – женскую линию в «признаниях» Константинова. На том же допросе он рассказал ещё об одной