Бармен отеля «Ритц» - Филипп Коллен

За офицерским столом бодро затянули песню – самое время! Франк решается спросить:

– И как вы настроены, полковник?

– Берлин намерен расширить казни гражданских заложников во Франции. Вы знаете мое мнение на этот счет и наш Генштаб – тоже. Думаю, это и стало причиной моего перевода в Россию.

– Вы думаете, на Востоке будет иначе?

– В конце концов этот поворот судьбы – возможность приблизиться к истокам нынешней войны. Мы должны прорвать иудео-большевистский фронт, друг мой, это священная задача нашего века.

Неужели он действительно так думает?

Мейер просто кивает. Полковник продолжает:

– Я покидаю Париж не без сожаления, но мне импонирует возможность увидеть, что на самом деле происходит на российском фронте. И снова очутиться под боевым огнем, подтвердить цену своих погонов. Быть вместе с освободителями в час победы.

– И это истинное призвание солдата, – соглашается Франк. – Но скажите мне, полковник, до вас не доходили странные слухи с Востока?

– Слухи… Вы говорите о так называемых массовых расправах?

– Да.

– Значит, дошло и до вас…

– Чего только не услышишь в баре большого отеля.

Шпайдель напрягается и вдруг как-то нервно произносит:

– Пустая болтовня. Как можно поверить, что наши лидеры допустят такие зверства?

7

8 апреля 1942 г.

Но куда, черт побери, запропастился Лучано?

Вечер выдался тихим, и Франк просто хочет попросить ученика, чтобы тот перед закрытием протер несколько бокалов и надраил барную стойку. В конце концов мальчик обнаруживается в винном погребе. Он сидит по-турецки на дубовой бочке с пивом и очень сосредоточен. Застигнутый врасплох, Лучано заводит за спину левую руку с пробковой затычкой, а правой рукой засовывает к себе под бедро перочинный ножик.

– Что ты тут делаешь?

– Ничего.

– Что ты там прячешь?

– Ничего, говорю вам.

– Лучано, хватит! Давай сюда руку.

Сконфуженный мальчик нехотя разжимает пальцы. Франк завладевает пробкой от шампанского и в свете лампочки с изумлением обнаруживает вырезанный на ней шарж на полковника Шпайделя! Лучано сделал ему совершенно совиное лицо и украсил его круглыми очками из проволоки.

– Вот только не хватает бару таких шуток! Господи, да ты решил нас угробить! Открывай шкафчик!

Франк угадал: его ученик прячет там целую коллекцию. Отто фон Штюльпнагель в образе буйвола, Эрнст Юнгер – кузнечик, подполковник Серинг в виде круторогой антилопы и Гюнтер фон Динклаге – воробей. Он едва верит своим глазам и вынужден признать, что карикатура на капитана Юнгера чрезвычайно удачна: тощий кузнечик так же смотрит на всех чуть свысока. Франк сгребает зверинец и сует в карман пиджака.

– Я собираюсь все это ликвидировать. Ты хоть понимаешь, какой ты дурачок?

Внезапно тронутый грустью ребенка, Франк смягчается:

– Кто знает, что выйдет, если хоть один из этих офицеров обнаружит твои шалости? Ты очень талантлив, черт возьми, но ты играешь с огнем!

Лучано плачет и бормочет какие-то слова благодарности. Франк ласково треплет его по шее и предлагает пойти вместе закрыть «лавочку». И тогда Лучано осмеливается задать вопрос:

– Господин Мейер? Я все боялся спросить у вас, но…

– Что такое, сынок?

– Зачем вы меня держите? Вы могли бы легко справиться и без меня, с одним Жоржем, и не тратили бы лишних денег…

В замешательстве Франк перекладывает пустые бутылки в деревянный ящик. Лучано стоит и смотрит.

– Ну… ты же знаешь, мы с твоей мамой давние знакомые. В молодости работали в одном нью-йоркском отель-паласе. Я австриец, она итальянка, оба с трудом выживали вдали от дома. Поддерживали друг друга, как могли, София очень мне помогала. После возвращения в Европу мы каждый год писали друг другу на Рождество. Она рассказала мне, как в Ливорно вышла за твоего отца, это был счастливый брак. Она могла оставить работу. Потом она сообщила мне о твоем рождении. Когда три года назад Муссолини принял антиеврейские законы, София сразу почувствовала, откуда дует ветер.

И оказалась права. Она хотела обеспечить тебе надежное, безопасное будущее и написала мне с просьбой взять тебя учеником в отель «Ритц». Я согласился. Я держу тебя, Лучано, потому что дал слово твоей матери, и еще я очень к тебе привязался.

Лучано ловит каждое слово и после раздумья выдвигает еще одну пешку:

– А вы, господин Мейер, – тоже еврей?

– Нет.

– А мне, как вы думаете, грозит опасность?

– Со мной ты ничем не рискуешь. И не забывай, что тебя защищает паспорт. Ты швейцарец, как Сезар Ритц, и это – единственная правда. Понял?

Наблюдая, как Лучано опустошает пепельницы, еще вздрагивая от недавних рыданий, Франк вспоминает о сыне и о той любви, которую он так и не сумел проявить к Жан-Жаку.

И вдруг – кто-то насвистывает.

Заинтригованный, мальчик заглядывает в коридор.

– Месье…

– Да, Лучано.

– Капитан Юнгер на подходе!

– Так твою! Один?

– Да.

– За стойку!

– Герр Мейер, может, я слишком поздно для последней рюмки?

– Входите, капитан Юнгер, очень рад.

Это не просто радость. С отъездом полковника Шпайделя ему просто необходимо поддерживать хорошие отношения с Юнгером.

– Я ужинал в «Лаперузе» с Кокто и Дрие ля Рошелем[12]. Еда была сытная, даже тяжеловатая. Полагаюсь на вашу заботу. Что бы мне такое выпить, чтобы растворить проглоченную провизию и потом спать, как сурок?

– У меня есть то, что вам нужно. Капля кальвадоса с колотым льдом, так называется нормандская дыра, и ничего лучше пока не придумали.

Как ни странно, Франк Мейер чуть робеет: Юнгер из тех редких людей, кого даже профессиональная проницательность бармена не позволяет увидеть насквозь. Он вдруг вспоминает, что всегда видел капитана в компании других офицеров. Сегодня они впервые вдвоем. Он поручает Лучано колоть лед, а сам выбирает кальвадос Pays d’Auge и ищет вводную фразу для беседы.

– Кстати, как поживает старина Кокто?

– Хандрит! Продолжается бойкот его пьес, и это вызывает у него страшную досаду. Хулиганы выпускают под креслами публики живых крыс, начинается паника, и люди потом не ходят в театр.

– Бедный Кокто, парижане к нему несправедливы.

– Хотя разве он в чем-то виноват больше, чем Гитри? – спрашивает Юнгер.

– Понятия не имею, капитан. Пьесы Гитри пользуются явным успехом, их никогда не срывают недоброжелатели. Гитри по-прежнему популярен, а Кокто нет, возможно, тут скорее вопрос нравов.

Юнгер подхватывает рюмку дижестива, прикусывает губу и чуть поворачивает голову в сторону Лучано. Ученик внимательно смотрит на него из-за барной стойки и вертит в пальцах швейцарский ножик. Франк сверлит его взглядом: даже не думай вырезать его из пробки!

Юнгер что-то улавливает.

– Откуда у тебя этот великолепный перочинный ножик, мой мальчик? Ведь у него ручка из слоновой кости, да?