Николай Андреев - Трагические судьбы

Позже со Снимщиковым познакомится работник Госплана СССР Комиссаров, у него остались такие впечателения: «Мудрый был человек, знаете, такая крестьянская мудрость, глубокая, не книжная — жизненная. Он всегда смотрел в корень. Очень остроумный человек был. Если выступал где, то зал за животы хватался, хохотали до слез, потому что он серьезные вопросы подавал в такой остроумной форме, что люди не могли не реагировать на это. Его очень любили в районе».

Развернул Снимщиков великие дела в деревне Черной. Первый его принцип: не кидаться сломя голову выполнять указания сверху. Потому проигнорировал кукурузу и прочие глупости. Второй его принцип: «Деньги валяются на земле, прямо на дороге, грех их не поднять». Для начала он подобрал деньги, которые валялись далеко, в морских портах — в Риге, в Архангельске и даже во Владивостоке. На причалах колхозные снабженцы за гроши скупали использованные канаты, вагонами везли их в колхоз. На территории колхоза работал цех, в котором канаты расплетали и делали из них каболку — без нее не могли обойтись строители, электрики. Вроде бы ерунда, а приносило в колхозную кассу огромные деньги.

Дальше — больше. Шили матрасы. Подрядились изготавливать пластмассовую тару для парфюмерных фабрик «Красная заря» и «Свобода». Фабрики давали колхозу импортное сырье, а колхозники штамповали коробки. Комиссаров вспоминает: «Как-то приезжаю к нему, смотрю — мешки, а на мешках надпись по-итальянски. Снимщиков объясняет: «Свобода» дала. Смотрю дальше — термопластавтоматы. Откуда? Из Германии. У него в колхозе работало такое оборудование, чего даже не всегда было на промышленных предприятиях. Фабрики были заинтересованы сотрудничать с ним, выгода была обоюдная».

Кому от этого было плохо? Никому. Колхоз обеспечивал занятость людей, колхоз получал деньги для развития сельского хозяйства, а фабрика освобождала площади для производства более сложной и более нужной себе продукции.

Изделия реализовывались по договорным ценам, чуть ли не как при рынке. Все вроде бы нормально, никаких злоупотреблений. И это дало Снимщикову возможность иметь серьезные деньги, занять людей плотно работой. Люди, покинувшие худой, безнадежный колхоз, вернулись, даже из благословенной Москвы приехали обратно. В 1969 году у Снимщикова уже работали полторы тысячи человек.

Снимщиков пускал в дело то, что в других местах пропадало. На овощебазах в Москве портился виноград, лимоны, сливы: в продажу не годились. Единственный путь — на корм скоту. В Черной построили консервный завод и принялись с песнями перерабатывать виноград и сливы на соки и джемы. И — в Москву. Москвичи были рады. Потом Снимщиков строит теплицы и отправляет зимой в столицу машины с овощами. К праздникам из своей оранжереи — цветы. И опять москвичи довольны.

Молоко или веревка?

Побывал у Снимщикова Геннадий Лисичкин. Мы, кстати не закончили рассказ о его целинной эпопее. Вел он хозяйство от успеха к успеху. Его приметили даже в Алма-Ате, предложили стать членом ЦК компартии Казахстана — неслыханное по тем временам доверие. Но он уже искал пути, как бы вернуться в Москву. Однако человек на руководящем посту тогда не располагал собой, его тормознули: «Партия считает, что ты нужнее на этом месте», — и разговор о свободе личного выбора закончен. Тогда Лисичкин предпринял неотразимый ход: поступил в аспирантуру. И тут уж председателя не удержишь: науку надо двигать.

Лисичкин уехал в Москву. Блестяще защитил кандидатскую диссертацию. И опять у него выбор: или работа в Швейцарии, представителем СССР в одной из международной организаций, или Югославия, где можно продолжить научный поиск. Лисичкин выбирает Балканы. Его тянет разобраться в югославском опыте, а когда разобрался, стал поклонником югославского пути построения социализма. В Белграде его приметил главный редактор «Известий» Алексей Аджубей, он был в свите Никиты Хрущева, встречавшегося с Тито. Аджубей берет Лисичкина в «Известия», назначает заведующим сельским отделом — величина. Вот такой зигзаг.

Осмотрел Лисичкин хозяйство Снимщикова. Каболка, джемы, гвоздики, полиэтиленовые ящики — все это замечательно. Но не того ждет страна от Снимщикова. Точнее сказать, не только этого. А мясо? А молоко?

Споры о Снимщикове были жаркие. Особенно среди пишущих людей. Вот что рассказывает писатель Александр Волков: «Юрий Черниченко знает село досконально, чувствует крестьянскую душу. И к промыслам благожелателен, защищал это благое дело. Но приехал из командировки и рассказал о председателе колхоза, который чрезмерно увлекается подобными производствами: делает веревку, кажется, были еще рубильники. Лисичкин возразил: правильно делает, если крестьянин производством огурцов и молока даже под прожорливой Москвой не может заработать на прокорм. В разгар спора заглянул Анатолий Стреляный и с присущим ему азартом включился в дискуссию. Поднялся гам, который пришлось упорядочивать. Мы организовали дискуссию по принципу судебного процесса: Лисичкин выступал в роли подсудимого, председателя колхоза, Черниченко — прокурора-обвинителя, Стреляный — защитника, а я — судьи».

Какие аргументы выдвигал Черниченко? Человек на земле должен заниматься истинно сельским трудом: выращивать хлеб, мясо и прочее… а промыслы — это в несезон, это зимой… так на Руси испокон веков было… На что Лисичкин аргумент: а что мне делать, если скот мрет, денег на оплату нет, если не на что купить удобрения, если мои колхозники живут в скотских условиях, надо строить им дома, а денег нет? Стреляный выстроил линию защиты: не себе в карман тащил председатель, работал на пользу хозяйству, на пользу потребителю, на пользу государству, ведь и консервы, и веревка, и цветы шли не по криминальным каналам, а по государственным. (Они и подумать не могли, что вскоре по воле партии будет развернут настоящий суд над Снимщиковым. И оба — и прокурор Черниченко и подсудимый Лисичкин — ринутся на защиту Снимщикова.)

Судья Волков выслушал прения сторон, речь подсудимого и вынес решение: Черниченко и Лисичкин выступят в «Журналисте» каждой со своей точкой зрения. Так появилась публикация «Молоко и веревка». Лисичкин: «Тогда я еще верил, что выйдет статья, к ней прислушаются, и все будет улучшаться». В бытность свою в газете и я так думал. Да иллюзии быстро рассеялись. Вроде бы неопровержимо докажешь: хорошим занимается человек, польза от него бескрайняя, всех бы увлечь этим — но статья падала, будто камень в бездонную шахту, никакого отзвука. Но вот если наоборот: разгромная публикация — расправа не заставляла себя ждать. Как, например, в случае со Снимщиковым.