Елизавета Федоровна - Дмитрий Борисович Гришин

По-своему прекрасным являлось и подаренное Сергеем Александровичем бриллиантовое колье в форме цепи из двадцати девяти звеньев. При желании его можно было укорачивать или разделять на части, используемые как украшение для волос и браслет. Строгое и даже несколько простое, оно, видимо, очень нравилось Елизавете. В нем она неоднократно фотографировалась, в нем позировала для уже упомянутого нами портрета художника В. Штемберга. Портрета, передававшего то счастье, что обрела Елизавета рядом с любимым. На другом упомянутом полотне кисти Б. Констана Великая княгиня изображена с тем же ожерельем, но используемым в прическе и напоминающим диадему, а на груди Елизаветы Федоровны здесь хорошо видна огромная бриллиантовая брошь в форме лилии с большим сапфиром в центре. Эта же брошь, судя по фотографиям, могла крепиться и на голове владелицы.

Работе знаменитой фирмы «Фаберже» принадлежало еще несколько украшений Великой княгини. Среди них роскошная бриллиантовая диадема в виде венка из цветов и ветвей (вес камней более 40 каратов) и великолепный корсаж, усыпанный изумрудами и бриллиантами. Последним ювелирным подношением супруга стала брошь из крупного аметиста, заказанная у «Фаберже» к двадцатилетию свадьбы в 1904 году (ныне она находится в зарубежном частном собрании). Темно-сиреневый сибирский самоцвет обрамляла полоска бриллиантов, из них же наверху были составлены монограмма Елизаветы Федоровны и римская цифра ХХ под великокняжеской короной.

Драгоценности Великой княгини были великолепны и смело могли соперничать с императорскими. На благотворительной выставке «Фаберже», проходившей в 1902 году в Петербурге под патронажем императрицы Александры Федоровны, украшения Елизаветы экспонировались в отдельной витрине, вызывая большой интерес. Но понятно, что их главным предназначением было подчеркивание красоты обладательницы. Для появлений на публике подбору драгоценностей уделялось особое внимание, а светский праздник предполагал уже целое искусство по дополнению нарядов ювелирными изделиями. Вспоминая один из московских балов, Н. С. Балуева-Арсеньева писала о Великой княгине, принимавшей гостей: «Она была дивно хороша в бледно-розовом платье с диадемой и ожерельем из крупных рубинов. Великий князь знал толк в драгоценных камнях и любил дарить их своей жене. Мы все с восхищением смотрели на Елизавету Федоровну и восторгались ее изумительным цветом лица, белизной кожи и изящным туалетом, рисунок которого она собственноручно набрасывала для портнихи».

О неподражаемой гармонии во всем облике «тети Эллы» писала и Мария Румынская: «У нее были чудесные драгоценности, и дядя Серж, боготворивший ее, несмотря на свои нотации, изобретал всевозможные предлоги и поводы подносить ей изумительные подарки. В том, как она одевалась, сквозил особый талант; хотя, конечно же, ей – с ее ростом, стройностью, невероятным изяществом – шло все, и ни одна румяная роза не могла соперничать с цветом ее лица. Она напоминала лилию, так совершенна была ее чистота. Невозможно было отвести взор, и, расставаясь вечером, ты с нетерпением ждал часа, когда снова сможешь ее лицезреть».

Зная о впечатлении, которое производит ее красота, Елизавета Федоровна уделяла своей внешности немалое время – ухаживала за лицом и руками, экспериментировала с окраской волос. Одеваться предпочитала у Надежды Петровны Ламановой (Андруцкой), хозяйки магазина модной одежды и пошивочной мастерской, располагавшейся на Большой Дмитровке. Работы мадам Ламановой так понравились Августейшей заказчице, что вскоре портниха была рекомендована императрице Александре и смогла в упрощенном порядке получить статус «поставщика двора Великой княгини Елизаветы Федоровны». Впрочем, фасоны многих своих платьев Великая княгиня придумывала сама, но соавтором ее окончательного внешнего вида всегда оставался супруг. Он неизменно радовался, когда жена появлялась на праздниках в «античном», «ампирном» или «барочном» наряде или когда блистала в красивом платье, расшитом цветами. По просьбе Сергея Александровича знакомые подробно сообщали ему о последней парижской моде и присылали описания бальных туалетов петербургских дам. Все это предназначалось Елизавете. Иногда Великий князь делал ей сюрпризы, в частности, заказав перед коронацией Николая II два расшитых трена для парадного придворного одеяния. Один – розовый, украшенный великолепным испанским кружевом, другой – темно-зеленый, исполненный златошвеями Новодевичьего монастыря.

Бриллианты, изумруды, сапфиры, шикарные туалеты, замысловатые прически… Всего этого требовали статус Елизаветы Федоровны, ее положение в обществе. И всем этим она пользовалась умело, творчески. Ее брат отмечал, что она «очень любила красиво одеваться. Вовсе не из тщеславия, нет, а из любви к красоте во всем». Не наряды и драгоценности поражали встречавшихся с Елизаветой людей, и даже не столько ее природная красота, сколько поразительная одухотворенность во всем.

В ней было что-то неземное, что-то божественное, ангельское. И это, каждый по-своему, но так схоже, смогли передать и ее талантливый родственник-аристократ, и бедняк из Флоренции, и старый русский крестьянин, пришедший на московский благотворительный базар лишь затем, чтобы увидеть ту, молва о которой дошла до его дальней деревни.

«Он долго на нее смотрел, а она – на него, – вспоминала графиня В. Клейнмихель, – потом перекрестился и сказал: “Слава тебе Господи, что сподобился повидать тебя, княгинюшка”. Великая княгиня наклонилась к нему и спросила: “Что ты хочешь купить, дедушка?” – “Я, матушка, ничего купить не могу. Ты мне подари что-нибудь сама, у меня денег совсем нет”». Елизавета Федоровна вручила крестьянину стакан в подстаканнике и, протянув на прощание руку, передала ему десятирублевую купюру, принятую стариком не сразу. Потом он какое-то время еще смотрел на вернувшуюся к своим делам Великую княгиню, после чего промолвил: «Когда она улыбается, то похожа на Ангела, которых пишут на образах».

6. Будни и праздники

Переехав в Москву, Великокняжеская чета поселилась на первое время в Кремле, в Николаевском дворце. Здание входило в комплекс Чудова монастыря и было известно тем, что в апреле 1818 года в нем родился будущий император Александр II. В глазах жившего теперь в соседних апартаментах Сергея это место имело священный характер, а факт столь неожиданного и близкого соприкосновения с памятью об отце не мог не волновать.

Но какой бы приятной ни была жизнь в Кремле, сколько бы вдохновения ни приносила, Великий князь прекрасно понимал, что такое положение временно. Во-первых, Николаевский дворец был слишком мал и неудобен для новых задач, а во-вторых, Москва никогда бы не поняла и не простила, если бы старый генерал-губернаторский дом вдруг оказался не у дел. Построенный для графа З. Г. Чернышева в 1782 году и с тех пор служивший официальной резиденцией для всех наместников Первопрестольной, трехэтажный (вместе с цокольным – четырехэтажный) особняк располагался на Тверской улице. Конечно, некоторые из восемнадцати его прежних хозяев вносили изменения во внутреннюю обстановку, но теперь пришло время для самых серьезных перемен.

Реконструкция длилась около года, а меблировка некоторых комнат затянулась еще на несколько месяцев. По распоряжению Сергея Александровича заменили пришедшее в негодность отопление, дом снабдили канализацией и полностью электрифицировали, проведя освещение