На перекрестках встреч: Очерки - Людмила Георгиевна Зыкина

и слышала, что даже в минуты отдыха Баграмян не любил расставаться с мундиром. «Так привык к армейской форме, – говорил он, – что и не представлял себя в другом обличье».

В прихожей нас встретила жена Баграмяна Тамара Амаяковна, с которой он счастливо прожил более полувека. Черноглазая, статная, миловидная женщина в годах выглядела молодо.

– Проходите и располагайтесь как дома, – приветливо улыбнувшись, сказала она. – Я скоро вернусь.

Баграмян вопросительно взглянул на жену, набросившую на плечи кофту.

– Провожу Марию Васильевну.

Речь шла о супруге С. Буденного, чья дача была рядом, за невысоким темно-зеленым забором, в который Семен Михайлович встроил нечто вроде калитки. Маршалы дружили, часто встречались, обменивались новостями, вспоминали былое.

В отсутствие Тамары Амаяковны я осмотрела дачные апартаменты. Никаких излишеств, простота и скромность составляли суть маршальского жилища. Вещи в этом доме не отличались большой роскошью – они относились более всего к предметам необходимости, создававшим определенные удобства для работы и отдыха.

Из просторной и светлой гостиной, окнами выходящей в сад, доносился голос Николая Озерова – по телевидению шла трансляция матча «Спартак» – «Арарат». После второго гола в ворота ереванцев Баграмян выключил свой «Рубин».

– Не везет армянам, – с явным огорчением произнес ои, – команда боевая, техничная, но со спартаковцами сладить не может.

Маршал любил футбол. После того как расстался с клинком и лошадью, хотя привязанность к скакунам осталась на годы и он с С. Буденным не раз наведывался на ипподром, популярная игра прочно завладела им. Он болел сразу за три команды: «Арарат», «ЦСКА» и «Спартак». Объяснял такую «любвеобильность» Баграмян просто:

– «Арарат» – это родная кровь, «ЦСКА» – это армия, которой принадлежу, а «Спартак» показывает наступательный, атакующий, зрелищный футбол.

На старинном рабочем столе маршальского кабинета среди аккуратно уложенных сотен писем возвышался прибор со множеством остро заточенных карандашей. «Карандашный дом», – скажет потом в шутку его супруга. На креслах, нижних полках книжного шкафа и рядом с ними громоздились какие-то коробки, свертки, бандероли. Оказалось, все это обилие корреспонденции – ежедневная почта маршала, члена ЦК КПСС, депутата Верховного Совета СССР, заместителя министра обороны СССР. Многие годы он являлся и членом комиссии по делам молодежи Совета Национальностей Верховного Совета СССР, и председателем Центрального штаба Всесоюзного похода комсомольцев и молодежи по местам революционной, боевой и трудовой славы советского народа.

– Молодежь не дает покоя, – положив ладонь на пухлую пачку разноцветных конвертов, сказал маршал. – Огромен интерес к истории страны и ее Вооруженных Сил, особенно к сражениям Великой Отечественной. Вот и отвечаю на письма.

Война! Сколько потрясений, волнений, переживаний связано у каждого из нас с этой бедой, всколыхнувшей всю великую страну, затронувшей буквально всех – от мала до велика. В то время, когда я вместе со взрослыми проводила бессонные ночи на крышах столичных домов, тушила немецкие зажигалки, а днем помогала перевязывать раненых бойцов в госпитале, где работала моя мать, Иван Хрпстофорович разрабатывал в штабе операции по отпору врагу в районе Бсрдичева, Житомира, Киева…

Иван Христофорович подробно, неторопливо, делая небольшие паузы после длинных фраз и предложений, рассказывал об особенно трудных, кровопролитных днях первого года борьбы с фашизмом. Иногда наступала тишина, которую нарушали только мерный ход настенных часов да рев самолетов, идущих на посадку, – Баграмян жил недалеко от Одинцова, откуда рукой подать до аэропорта Внуково. «Какая изумительная память, – думала я, – какие подробности помнит, словно все это было вчера, а не много лет назад».

Мне захотелось, чтобы он рассказал, когда впервые встретился и подружился с Жуковым и Рокоссовским, о которых так много замечательного говорил еще отец, когда в конце 1943-го его, раненного, привезли в Москву. После госпиталя он несколько дней провел дома, и за это время мы достаточно подробно узнали от него о фронтовых делах и об этих выдающихся личностях. Потом был незабываемый Парад Победы в 1945-м… Командовал парадом Маршал Советского Союза К. Рокоссовский – на вороном коне, п принимал парад на скакуне светло-серой, почти белой масти Маршал Советского Союза Г. Жуков. Затем я видела их близко на правительственных приемах, концертах в связи с различными юбилейными датами в жизни страны, но общаться ни с тем, ни с другим не довелось.

– Впервые я с ними встретился, – начал свой рассказ Баграмян, – осенью 1924 года в Ленинграде на кавалерийских курсах усовершенствования комсостава при Высшей кавалерийской школе Красной Армии.

В наших биографиях с Георгием Константиновичем Жуковым было много общего: оба вступили в армию в 1915 году, принимали участие в боях первой мировой войны, служили в пехотных, кавалерийских частях, командовали взводами, эскадронами, а затем полками. Связывала нас и потребность учиться, стремление овладеть высотами военного искусства. Надо сказать, что Жуков сыграл решающую роль в моей судьбе. После командования полком, учебы в Академии имени Фрунзе и службы в должности начальника штаба 5-й кавдивизии имени Блинова я был направлен в Академию Генштаба. Окончил ее, и меня оставили в ней старшим преподавателем. А мне хотелось в войска. Что делать? Жуков в это время командовал войсками Киевского округа. Написал ему коротенькое письмо: «Вся армейская служба прошла в войсках, имею страстное желание возвратиться в строй… Согласен на любую должность». Вскоре пришла телеграмма: Георгий Константинович сообщил, что по его ходатайству нарком назначил меня начальником оперативного отдела штаба 12-й армии Киевского военного округа. С тех пор мы никогда не теряли друг друга из поля зрения.

Константин Константинович Рокоссовский запечатлелся в моей жизни не менее сильно и оставил о себе добрую память. На курсах он выделялся среди нас почти двухметровым ростом, при этом был необычайно пластичен и имел классическое сложение. Держался свободно, но, пожалуй, чуть застенчиво, а добрая улыбка на красивом лице не могла не притягивать. Внешность как нельзя лучше гармонировала со всем его внутренним миром. Нас связывала с ним настоящая мужская дружба, которая еще больше окрепла в годы войны. В июле 41-го Ставка направила Рокоссовского на Западный фронт. Перед отъездом он зашел повидаться со мной. Через год он уже командовал Брянским фронтом, а я его детищем – прославленной 16-й армией. Война разбросала нас по разным направлениям, и встретились мы только в мае 44-го в Генштабе. Обнялись, расцеловались. После приема в Генштабе снова встретились и наговорились, что называется, всласть. «Ну как, Иван Христофорович, научился плавать?» – спросил Рокоссовский. Я рассмеялся в ответ. Дело в том, что тогда, в 1924-м, когда мы были молодые, сильные и старались перещеголять друг друга в учебе