Американская история любви. Рискнуть всем ради возможности быть вместе - Илион Ву

честен, – я не буду увиливать, – не буду прощать, – я не отступлю ни на дюйм – И Я БУДУ УСЛЫШАН!»[257]

Гаррисон, как и Синке, гостил в доме Первисов. Синке давно вернулся на родину, а Гаррисон оставался в Бостоне. При успешном стечении обстоятельств Крафты должны были вскоре с ним встретиться.

Однако у Первисов имелись определенные разногласия с ним. Во-первых, Роберт Первис не разделял идеи «несопротивления», выдвигаемые белыми аболиционистами, противниками силового решения проблемы. Кроме того, он был не согласен с отказом Гаррисона от участия в сложившейся политической системе. Тем не менее они с Гарриет знали: их друг и его друзья в Бостоне смогут поддержать Крафтов.

Первисы и картины в их гостиной показали Крафтам мощный союз: из революции рабов рождалось межрасовое и межнациональное движение за гражданские права. Портреты говорили о прошлом, настоящем и будущем, соединяли Крафтов и их историю с историей глобальной. Они становились частью движения, охватившего весь мир.

Крохотные туфельки[258]

Во время бегства Эллен проявила поразительное мужество и решимость. Целых четыре дня она не могла расслабиться ни на минуту. Но после прибытия в Филадельфию, когда притворяться больной не было нужды, Эллен заболела. В бреду ей казалось, что вот-вот появятся похитители. Хотя им с Уильямом лучше было бы побыстрее отправиться в Бостон, они провели у Первисов несколько дней. За это время о бегстве стало известно.

«Вы слышали об отлично спланированном бегстве из Мейкона? – писала учительница и аболиционистка Эбби Кимбер своей подруге Элизабет Гей из Нью-Йорка. – Не думаю, что об этом стоит писать, но факт просто потрясающий»[259].

Элизабет могла узнать об этом несколькими днями ранее, когда филадельфийский аболиционист Джеймс Миллер Макким рассказал о происшествии ее мужу Сиднею Говарду Гею, редактору газеты National Anti-Slavery Standard. «Я только что узнал о самом интересном деле, о каком мне только доводилось слышать! – восторженно писал Макким. – Узнав эту историю, вы скажете, что это самый хорошо спланированный и осуществленный побег в мире!»[260]

Среди множества гостей Крафтов был квакер по имени Барклай Айвинз. Он пригласил их на свою ферму, расположенную неподалеку, где они могли бы отдохнуть перед дальнейшей дорогой. Этот человек сильно рисковал. В начале 1848 года другой квакер, Томас Гаррет, за помощь беглецам получил штраф в размере 5400 долларов (более 200 тысяч долларов по современному курсу). Но Роберт Первис, который и познакомил Айвинза с Уильямом, знал: тот – настоящий друг в полном смысле этого слова. Этот человек не побоялся стать активным участником подпольной железной дороги, каким был и сам Первис.

Согласившись на предложение Айвинза, Эллен снова начала собирать чемоданы. Конечно же, теперь у нее появились новые наряды. На севере было холодно, шел сильный снег, и требовалась теплая одежда. Первисы и все, кто помогал беглецам, предоставляли им одежду, которая способствовала и маскировке тоже. От мужской одежды Эллен по соображениям безопасности предпочла избавиться, но сохранила кое-что из прошлого – в том числе детские туфельки и игрушки.

Были ли это вещи умершего ребенка, как позже писала гувернантка Первисов Джорджиана Брюс? Брюс утверждала: Эллен сама говорила ей, что потеряла ребенка, и она, Джорджиана, видела детские вещи в чемоданах безутешной матери[261].

К этому рассказу следует относиться скептически[262]. Гувернантка описывала свои воспоминания спустя несколько десятилетий после событий. В них есть целый ряд маловероятных заявлений. И все же эта история заслуживает внимания, поскольку показывает, как пристально следили за Эллен после ее бегства. Как пишет Брюс, ребенок умер «отчасти из-за небрежения» – Эллен «была вынуждена оставлять его без присмотра, когда малыш был особенно слаб из-за прорезывания зубов». Даже радикальная аболиционистка, сочувствовавшая рабам, не могла удержаться от намека, что Эллен «отчасти» виновна в смерти собственного ребенка.

Когда Крафты находились в доме Первисов, там было полно детей и ожидалось рождение еще одного. Маленькая Джорджиана Первис, которую все звали Джорджи, родилась в следующем году. Эллен тосковала по матери (а может быть, и по ребенку), была больна и ощущала пристальное внимание со стороны чужих людей. Ей приходилось учиться жизни на Севере. Она должна была понять, как рассказывать собственную историю, насколько откровенной быть с посторонними и кому доверять.

Друзья[263]

Просто одетый квакер Барклай Айвинз встретил Уильяма и Эллен на берегу реки Делавэр возле Пеннсбери-Мэнор (загородного дом Уильяма Пенна, пацифиста и рабовладельца). До большой фермы Айвинза, сиявшей огнями на фоне ночного неба, они доехали очень быстро. Крафтов встречала пожилая дама в широкой темной юбке и три молодые женщины.

– Входите и чувствуйте себя как дома, – сказал Айвинз. – А я займусь багажом.

Но Эллен стояла посреди двора, не в силах пошевелиться. До этого момента она считала, что сильно загорелый Айвинз тоже имел смешанное происхождение, как и она сама. Увидев этих женщин, она поняла свою ошибку.

– Уильям, я думала, мы едем к цветным, – прошептала Эллен мужу.

– Все в порядке. Это такие же люди.

– Нет, не все в порядке. Я не собираюсь здесь оставаться. Я не доверяю белым. Они обязательно попытаются вернуть нас в рабство.

С этими словами она повернулась и заявила:

– Я уезжаю.

Жена Барклая Мэри вышла вперед и взяла Эллен за руку.

– Что случилось, дорогая? – с теплой улыбкой спросила она. – Мы очень рады вам и вашему мужу. Входите, согрейтесь у огня. Уверена, вы замерзли и проголодались в дороге.

Устоять перед такой добротой Эллен не смогла. Она неохотно переступила порог дома. Дочери квакера спросили, не хочет ли она умыться перед чаем.

– Нет, спасибо. Я ненадолго.

– Куда же вы собираетесь такой холодной ночью? – удивился вернувшийся Барклай Айвинз.

– Не знаю, – честно ответила Эллен.

– Что ж, тогда вам лучше раздеться и сесть к огню. Чай скоро будет готов.

– Да, да, входите, Эллен, – подхватила Мэри Айвинз. – Позвольте мне вам помочь.

С чисто материнской заботой она начала развязывать ленты шляпки Эллен.

– Не бойтесь, дорогая, – продолжала она уговаривать свою юную гостью. – Я не выдерну ни волоска с вашей головки.

Мэри сообщила, что знает о бегстве Эллен и Уильяма и понимает ее страх, однако «бояться нас не следует – мы скорее отправим в рабство собственную дочь, чем вас».

Эллен и Уильям на всю жизнь запомнили «первый случай искренней и бескорыстной доброты» белых людей. Для Эллен этот момент стал поворотной точкой: «страхи и предубеждения исчезли», и она начала верить, что «хорошие и плохие есть среди людей с любым цветом кожи».

Руки этой женщины стали первыми