Андрей Сахаров - Степан Разин

— Молва быстро оповестила, что вновь объявился Разин, и не один, а с Сергеем Кривым и прочими атаманами. Обрадовались воеводы: теперь нашлась потеря, знаешь, откуда ждать всяких бед и напастей, а безвестность хуже: придут неведомо откуда, нападут тайно…… Все вести о Разине шли с юга: объявился на Тереке, пошел в персидскую землю, разоряет деревни между Дербентом и Шемахой, имает людей и животину; ушел на Баку, набрал под городом на посадах ясырю мужска и женска полу человек со сто, увел семь тысяч баранов.

Новая опасность возникла для Москвы с приходом Разина на персидское взморье. Персия, шахаббасова держава, — исконный друг и приятель России в борьбе против Турции — могла быть потеряна из-за казацкого набега в одночасье. Сколько было говорено посольских речей, сколько дарено соболей шаху и шаховым людям, чтобы укрепить Персию против Турции, двинуть персидское войско к турецким рубежам! Империя, Венецианское княжество, Испания, папа римский вместе с Москвой думали над тем, как удержать персидские рати на этих рубежах. И вот теперь все могло пойти прахом. Подумает шах, что русские играют с ним: одной рукой направляют его против Турции, а другую протягивают к его кавказским владениям, используя для этого казаков. Может быть, в прошлом так и было. Любила Москва прикрыться казацкими спинами, выслать их вперед, как самовольников, а там уже смотреть, что будет и стоит ли поддерживать их или не стоит. Но нынче все было по-другому: и бунтовщики были очень опасные для государства, и с Персией никак ссориться было нельзя; при всех королевских и княжеских дворах Европы русские дипломаты твердили в один голос: с персидским шахом великий государь постоянную ссылку имеет и любовь и дружба между его величеством шахом персидским и его величеством царем и великим государем всея Руси крепкая.

В Персию был отправлен из Москвы срочный гонец — немчин полковник Пальмар. И вез он с собой грамоту царя Алексея Михайловича персидскому шаху Аббасу II. Писал царь в этой грамоте, что после учиненного мира с польским королем объявились в понизовых местах разные воровские люди и были посланы против них государевы рати — побивать их и разорить. «И ныне после бою и разоренья достальные воровские люди от устья Волги-реки на Хвалынское море побежали, избывая своей смерти, где бы от наших ратных людей укрытца. А наши царского величества ратные люди за ними вслед неотступно промысл чинят, и чтоб тех воров искоренить и нигде б их не было. А вам бы, брату нашему Аббас шахову величеству, своей персидцкой области околь моря Хвалынского велеть остереганье учинить, и таким воровским людям пристани бы никто не давал и с ними не дружился, а добивали бы их везде и смертью умеряли без пощады».

Главное, писал царь, чтобы из-за воровских и своевольных людей не было порухи в любви и братстве между Россией и Персией, чтобы враги их общие турецкий султан и крымский хан не обнадеживались их ссорой и всякими меж ними противностями.

Поскакал Пальмар до Нижнего Новгорода, а там в легком и быстром насаде Волгою до Астрахани и далее морем.

Разин тем временем шел по персидскому взморью.

Лето было в разгаре, жаркая сухая мгла висела над зеленым неподвижным морем, едкая пыль вставала вдоль каменистых дорог. Казаки мчались сквозь этот пыльный чад от одного селения к другому, задыхаясь от жары, понукая взмыленных коней. Те, кто шел в стругах, обливались потом за веслами, страдали от жажды. Разин торопил: скорей, скорей, пока не опомнились шаховы воеводы, пока не дошли вести до Исфагани. Грозой шли казаки по взморью, врывались в селения, рассыпались с гиканьем и свистом по домам, рубили саблями, били кистенями шаховых солдат, тащили из домов персианок за длинные черные волосы, хватали ковры, оружие, посуду, ткани, подталкивали пиками к стругам пленных мужчин, на ходу обряжались в дорогие халаты, увешивали шею золотыми и жемчужными ожерельями, напяливали на загрубевшие, негнувшиеся от долгой гребли пальцы дорогие перстни.

Бедноту Разин строго-настрого наказал не трогать, не грабить и в ясырь не волочь: к бедным избам, к земляным лачугам не подходить, зато богатых купчин, шаховых приказных людей, местных князей, домовитых крестьян шарпай сколько хочешь. А когда грабили казаки невзначай или с умыслом здешних «голых» людей — зверел атаман, кидался с чеканом на обидчика, кричал: «Мы не разбойники и не воры! Мы честные казаки! Зачем же ты, б…и сын, мараешь доброе казацкое имя? Мало тебе купцов и князей, на «голых» людей руку поднял, забыл, кто ты сам-то есть, ах ты, собака!..»

Струги отчаливали от берега, полные ясыря, ествы и вина, огромного захваченного дувана. Пей, гуляй, казацкая вольница! Радовались казаки как дети малые. Многие из них — голь перекатная, нищая голутва — никогда не уходили дальше своих земляных изб на донских островах, где прятались от сыскных отрядов, другие же самое большее что видели — это кибитки юртовских татар или калмыцкие кочевья. Какое там добро! А здесь — Персия, заморская сказка, золото жемчуг, дорогие ткани. Радовались казаки, а вместе с ними радовался и Разин: берите, все ваше, помните своего атамана! И притом Степан постоянно повторял казакам: «Мы не разбойники и не воры, мы вольные и честные казаки, мы защитники, а не обидчики бедных людей. Наше дело — бей богатин-бусурман, освобождай: православные души, братьев наших, взятых в полон».

Кружили казаки по мелким городкам и деревням, и едва ли находился хоть один городок, хоть одна деревня, где бы при появлении казаков не бежали к ним исхудавшие, бедно одетые люди и с криком «Христос! Христос!» бросались к ним, плакали, обнимали их за потные пропыленные плечи. То были русские рабы, проданные сюда после татарских, калмыцких, персидских набегов. Русские крестьяне, стрельцы, посадские люди, попавшие из одной подневольной тяготы в другую, бусурманскую, со слезами радости встречали своих освободителей. Еще утром они были бесправные люди, бессловесные скоты, а пришли казаки — и вот уже они вольные. Хватай саблю, копье, пистолет, руби, коли и стреляй своих нынешних обидчиков, рассчитывайся с ними сполна за все надругательства, за все невзгоды. И шли бывшие полоняники в, казаки и тут же тащили кто что мог, прибирая к рукам своим зипуны себе на разживу, а следом за ними тянулись и местные «голые» люди.

«Мы, казаки, вам, бусурманам — «голым» людям, не враги, хотите — айда с нами богатеев бить».

И шли. И били. С удивлением писал в Москву в отписке из Персии: толмач Ивашка: «Да к ним же… пристали для воровства иноземцы, скудные многие люди».

Стон стоял над персидским взморьем. Шли походом разинские люди, а с ними освобожденные русские рабы и полоняники, а с ними персидские черные люди. Эх, гуляй, бедный люд! Теперь твоя доля, твое время. Воля!.. Христос!., Крик радости и удачи стоял над персидским взморьем, и тонули в нем плач красавиц персиянок, проклятия пошарпанных кызылбашей и угрозы сидевших за крепостными стенами: шаховых солдат.