Юрий Щербак - ЧЕРНОБЫЛЬ

Простите, не посчитайте мое желание за навязчивость с целью каких-то выгод. Нет! Я просто понимаю важность Вашей темы…

С уважением - Старохатний А. М., Гомельская обл., д. Ломовичи"

Эвакуация.

Массовый исход тысяч людей с насиженных мест поставил множество сложнейших проблем - организационных, бытовых, нравственных. Все было непросто, и одной розовой краской изображать эти события нельзя. Конечно, газеты тех дней, расписывая радушие, с которым встретили эвакуированных местные жители, не врали. Это было, факт. Украинское Полесье, жители которого именуются полещуками, проявило свои вековечные черты - мягкость и доброту, радушие и сострадание, желание помочь человеку, оказавшемуся в беде. Но это лишь половина правды. Ибо каждому должно быть понятно, какая кутерьма и суматоха воцарились в Полесском и Иванковском районах в начале мая. Родители искали детей, жены мужей, работавших в день эвакуации на атомной станции, со всех концов Союза в не существующее уже отделение почты города Припять летели тревожные телеграммы от родных и близких…

Помню, как в те дни я зашел в иванковский Дом культуры и снова больно кольнуло сердце, снова припомнились дни войны: кто-то носил матрацы и кровати, в комнатах лежали горы пижам, люди толпились у доски объявлений, занимали очередь в информационный центр, расспрашивали друг друга о знакомых, жадно прислушивались к объявлениям местного радио. Информация была на вес золота. Сорвалась с якорей такая ухоженная, спокойная, казавшаяся незыблемой мирная жизнь, понесло ее потоком в неведомом направлении… То же происходило и в Полесском. Стены райкома партии были превращены в своеобразное справочное бюро: здесь можно было найти адреса организаций, эвакуированных из Припяти, адреса знакомых, узнать последние новости.

Л. Ковалевская:

"Наш автобус не дошел до Полесского. Разместили нас в Максимовичах. А потом, когда приехали в Максимовичи, дозиметристы измерили

- там оказалась повышенная радиация. Давай срочно вывозить оттуда. Прошел клич такой - сначала беременных и детей. Представь себе состояние матери, которая пришла к дозиметристу, а он у ребенка меряет башмачки: "Грязные". Штанишки "грязные", волосы - "грязные"… Я когда отправила свою маму с детьми в Сибирь, мне стало легче.

А восьмого мая я приехала в Киев, и Сережа Киселев, корреспондент "Литературной газеты" по Украине, пригласил меня к себе ночевать; я приняла ванну, включила воду и выплакалась. И за столом плакала. Мне так обидно было за людей, за неправду. Газеты писали неправду. Может быть, впервые я вот так столкнулась с этим… Знать реальную суть вещей и читать такие бравурные статьи - это потрясение страшное, это душу выворачивало…"

А. Перковская:

"После эвакуации я еще оставалась в Припяти. Ночью, когда все уже выехали, вышла из горкома - город затемнен. Он вообще был просто черный, понимаете. Никакого света нигде не было, окна не светились.. На каждом шагу военизированная милиция стоит, проверяет документы Я как вышла из горкома, достала удостоверение, так и дошла до своего подъезда. Пришла в подъезде тоже света нет, зашла в темную ночь - на четвертый этаж. У меня квартира уютная - но квартира уже как не моя.

В понедельник, двадцать восьмого, выехали мы в Варовичи - проводить партсобрание. Мы там целую ночь провели Только приехала, начали переписывать по сельсоветам людей. Неясностей масса. Собрали наконец коммунистов, а потом комсомольцев. А на следующий день я поехала в Полесское, потом меня забрали в Иванков там организовали штаб, там были наши люди: от горкома партии Трианова, Антропов, Горбатенко, от исполкома Эсаулов, от горкома комсомола - я.

Там работала с восьми утра до двенадцати ночи - и в штабе, и по селам ездила. Толпы людей, одни ищут своих детей, другие - внуков…

Дело в том, что не было никакой схемы вывоза, и мы не знали - в каких селах какие размещены припятские дома или микрорайоны. Я до сих пор не пойму - по какой схеме вывозили людей, кто куда выезжал? У нас в Полесском был списочек детей. Вот я звоню в сельсовет и спрашиваю: "У вас нет таких-то и таких-то родителей? Их дети ищут". А они мне могут сказать: "У нас есть такие-то и такие-то дети, которые без родителей. Мы вообще не знаем, откуда эти дети". Сидишь и звонишь по всем сельсоветам. Иногда выяснялось, что в таком-то селе бабушка добрая сидела с чужим ребенком и никому ничего не говорила…

Надо было детей вывозить в пионерские лагеря, потом женщин с дошкольниками и беременных женщин. Надо было определить их количество, куда их вывозить. Мы проводили комсомольские собрания, назначали комсоргов, чтобы хоть реально был человек, на которого можно положиться, с кем можно связь держать.

Разное было в те дни. Вот мне запомнился один человек. Хочется, чтобы прочитал эти мои слова тот человек, чтобы совесть в нем заговорила. Это было первого мая. Пришла я утром в информационный центр. Еще никого из наших не было. Стоит мужчина лет сорока восьми и говорит: "Ах, так это вы от Припятского горкома партии?" - "Да, это я". - "Дайте мне списки погибших". Я говорю: "Погибло два человека. Шашенок и Ходемчук". - "Неправда". Я говорю: "На каком основании вы со мной так разговариваете?" А он кричит: "Конечно, вы тут красивая, цветущая (а я стою в чужой одежде), вы такая спокойная, потому что вывезли все из Припяти. Вы думаете, мы не знаем? Мы знаем все!"

Мне в этот момент захотелось одного: посадить этого человека в машину, завезти в мою квартиру и там с ним поговорить…

Его сын работал на атомной станции. Поэтому я говорю: "Судя по всему, он находится в пионерлагере "Сказочный" А он опять кричит: "Как вы со мной разговариваете, я шахтер, я заслуженный человек". Я его спрашиваю: "Откуда вы приехали?" Он отвечает: "Из Одессы".

Дали мы ему машину, он поехал в "Сказочный", нашел там сына, как я ему и говорила, потом благодарности огромные, но это все уже не воспринималось. Меня его поведение так выбило из колеи, что я пару часов не могла прийти в себя.

Понятно, что много было лишений и трудностей, но я бы сказала, что наши, припятские, в основном вели себя достойно".

Эвакуация…

Это правда, что проведена она была организованно и четко. Это правда, что мужество и стойкость проявили большинство эвакуируемых. Все это так. Но разве только этим ограничиваются уроки эвакуации? Неужели снова начнем себя тешить и успокаивать полуправдой, закрывая глаза на горькие истины, открывшиеся в те дни? Разве организованностью и дисциплиной удастся закрыть, заглушить горькие вопросы тысяч людей? Вопросы, обращенные к тем, кто обязан был руководствоваться не холодным равнодушным расчетом трусливого чиновника, а горячим сердцем гражданина, патриота, коммуниста, ответственного за жизнь и здоровье своего народа, за его будущее - детей.