Я трогаю войну руками - Ирина Юрьевна Бугрышева

— А потом?

— А потом — огляделся. Увидел, что сотворили врачи. Они рассказали, как вскрывали грудную клетку, как доставали осколок, как боялись повредить сосуды, как я мог умереть на операционном столе, но… Но у врачей всё получилось. Я выжил. И тогда я понял: надо жить. Чтоб не подвести врачей, поблагодарить их за работу. Чтоб вернуться к мужикам и победить. Чтоб вырастить детей своих.

— Знаешь, а мы недавно в Дагестан ездили с дочкой и друзьями.

Муслим кивает. Улыбается.

— Ты откуда?

— Из Кизляра.

— Из Кизляра… — вспоминаю я. — В одиннадцатой палате боец был. Сулейман. Из Кизляра. Но он не был на СВО. Его ранило в Сирии, всё ещё оперируют.

Муслим кивает.

— А мы были в Кубачах. На бархане Сарыкум. Знаешь его? Самый большой бархан в Европе, фильм «Белое солнце пустыни» снимался там.

— Мне всё некогда, — качает головой Муслим. — Пока жил в Кизляре, учился, работал. Не до поездок. А на Сулакском каньоне были? Там красиво, говорят.

— Там космически красиво. Едешь — и будто не на Земле находишься. Невероятные цвета.

— А я вот нигде не был в Дагестане. Как отслужил, в Москву переехал. Дом построил в Подмосковье. Семья. Дети. Некогда было.

— Теперь тоже будет некогда, — говорю. — Дела дома накопятся, когда приедешь. Какие поездки?

— Уже накопились…

Я слышу тоску по дому в Подмосковье. И по тому Дагестану, что остался в детстве.

— Детям сколько?

— Младшему три. Малыш совсем. Звонил сейчас: «Мама, мама! Когда приедешь?» А жена у меня с момента ранения живёт в режиме две недели со мной, две недели с детьми. Старшему десять уже. Два мальчишки.

— Повезло тебе с женой. Непросто ей. И сейчас. И пока ты воевал.

— Да, слушай, мне бабушка звонит, говорит: «Ой, Муслим, бедная твоя жена!» А я говорю: «Да что бедная? Нормальная! Если ей не нравится, она уйдёт. Тут же не держат. Женщина должна понимать, что она замуж выходит и судьбу делит с мужчиной. Жизнь разная, и такая тоже! Я плакать не буду, значит, другая придёт!»

Муслим горячится. А потом, остывая, подытоживает:

— Но пока эта жена не уходит. Всё хорошо!

И улыбается.

— Дочку просишь у жены? — перевожу я разговор.

— Ой, девочку очень хотим, — снова зажигается Муслим. — Обязательно нужна девочка. Даст Бог, будет дочь!

— Больно? — спрашиваю я, проходя по швам на животе.

— Не больно, — говорит Муслим. — Не спрашивай. Делай.

* * *

— Слушай, такая история! Мы поехали в Дагестан компанией. Экскурсовода нашли через сайт. По запросу «гид в Дербенте». И этот гид посоветовал ещё двух экскурсоводов — там, куда он не водит экскурсии. И ещё дал телефон водителя с «Газелью». Валигулла — водителя нашего звали. Он нас всех, конечно, в себя влюбил. Девчонки от него не отходили — такой у него юмор был. Хохотали всё время. Так вот, Валигулла нас возил, пока у него отпуск был по ранению, выдыхал между госпиталями. Так-то он в части числился. Часть его в Грозном. Его оттуда мобилизовали. А когда ранило, контузию получил, перепонка лопнула в ухе. Сейчас должен сюда, в Питер, приехать. В апреле прямо. Ну, в общем, видишь, как получилось. Уехали в Дагестан, а от войны не уехали. И сейчас здесь снова встретимся.

Муслим дышит старательно. Ждёт развязку истории.

— Я сейчас на тебя смотрю и вспоминаю Валигуллу. Он мне сказал вот что: «Мужики — они на то и мужики, чтобы проходить через трудности. Нечего с ними цацкаться. У них внутри уже всё есть, чтобы справиться с любыми проблемами в жизни. Мужик, пока сердце бьётся, не имеет права сломаться. Он должен быть готов ко всему. Столкнётся с парализацией — должен ещё больше духом воспрять, чтобы выбраться из этой ямы. Ногу оторвало, руку, ухо — встал и иди. Мужик, когда отправляется на войну, должен быть готов к тому, что может всё случиться. Ослеп, оглох — живи дальше. Будь ещё сильнее, чем раньше. Ты мужик! Но есть и хорошие новости — мужик со всем справится. В него это Бог заложил.» Мне это Валигулла раза три повторил. И каждый раз спрашивал: «Как поняла? Приём!» И я смотрю на твой стержень, и узнаю твою дагестанскую ДНК. Как ты закалился со своими ранениями.

— Так и есть, — кивает Муслим. — Так и есть. Тут в госпитале много времени, Ир. И я всю свою жизнь пересмотрел. И понял, для чего мне Бог второй шанс дал. Вторую жизнь. Я мало времени уделял жене, детям. Маме мало внимания давал. Поездки, командировки всё время… Сейчас звоню матери каждый день, уговариваю переехать к нам в Подмосковье.

— А мама что говорит? — спрашиваю я.

— А мама отказывается. «Нет, — говорит, — сын. Я тут буду. Тут я родилась. Тут дом. Тут все нас знают. Тут соседи. Тут друзья».

— С кем она там?

— Сестра у неё была, покойная теперь. У сестры остался сын-инвалид. Вот мать живёт с этим мальчишкой, ухаживает за ним. Тринадцать ему.

— Левая рука у тебя под счастливой звездой родилась, да? — говорю я, расслабляя руку. — Её не задело.

— Да, единственная целая конечность.

— Всё потому, что слева был шеврон на кителе?

Муслим усмехается.

На аватарке он в военной форме. С целыми руками. Ногами. С сердцем. И слева на рукаве шеврон: «Они сдохнут, а мы в рай».

— Такая история, — говорит. — Эту нашивку мне парнишка приклеил на рукав. Молодой. Двадцать три года. И в прошлом году он, прямо оттуда, строевым шагом напрямую в рай.

Я киваю. Не могу вспомнить, что говорят о воинах, которые напрямую в рай. Лёгкой дороги? Мягкого облака? Помоги, Господь? Ах, да. Упокой, Господи, душу молодого воина, отдавшего жизнь за Россию и други своя.

— Как его звали?

— Филипп.

Упокой, Господи, душу Филиппа. И прости ему все прегрешения, вольные и невольные.

Мы молчим.

Я всё думаю о шевроне.

В голове едет поезд.

Вагоны сами собой отстукивают войну: «Они сдохнут. А мы в рай. Они сдохнут. А мы в рай».

Мимо нас полустанками проносится Россия. Над ней синее-синее небо. Где-то там Филипп. Прямо в раю. Я хочу его обнять и поблагодарить. Незнакомого мне Филиппа.

Он смотрит оттуда пристально на меня. И улыбается. И я возвращаюсь к Муслиму…

* * *

— Что с ногой? — спрашиваю я, кивая на забинтованный сапожок.

— Ампутировали три пальца. Вчера была операция.

— Болит?

— Нет. Всё хорошо. Делай.

Я делаю. Всё, что нужно. Вспоминаю Джебраила. С которым полтора года назад познакомилась в госпитале. Он тоже