Русский иностранец Владимир Даль - Евгений Николаевич Никитин

Греч получил строгий выговор от Бенкендорфа за слова, напечатанные в “Северной пчеле”: “Россия обязана Пушкину благодарностью за 22-летние заслуги его на поприще словесности” (№ 24).

Краевский, редактор “Литературных прибавлений к “Русскому инвалиду”, тоже имел неприятности за несколько строк, напечатанных в похвалу поэту.

Я получил приказание вымарать совсем несколько таких же строк, назначенных для “Библиотеки для чтения”».

Согласно воле поэта его должны были похоронить в Святогорском монастыре, близ Михайловского. Туда, вскоре после отпевания, повезли гроб с телом А. С. Пушкина. Сопровождать его, кроме жандармов, было позволено только А. И. Тургеневу и «дядьке» поэта Никите Козлову. Эта печальная процессия повстречалась возвращавшейся в столицу жене А. В. Никитенко. С ее слов цензор записал в дневник:

«Дня через три после отпевания Пушкина, увезли тайком его в деревню. Жена моя возвращалась из Могилёва и на одной станции неподалеку от Петербурга увидела простую телегу, на телеге солому, под соломой гроб, обернутый рогожею. Три жандарма суетились на почтовом дворе, хлопотали о том, чтобы скорее перепрячь курьерских лошадей и скакать дальше с гробом.

– Что это такое? – спросила моя жена у одного из находившихся здесь крестьян.

– А Бог его знает что! Вишь, какой-то Пушкин убит – и его мчат на почтовых в рогоже и соломе, прости Господи – как собаку».

Похоронили А. С. Пушкина в Святогорском монастыре 6 февраля 1837 года.

Посмертная маска Пушкина, которая была передана Далю В. А. Жуковским. Оренбургский губернаторский историко-краеведческий музей

Смерть сына

В. И. Даль в это время спешил в Оренбург. Ему надо было срочно составлять очередной годовой отчет.

В июне 1837 года в Оренбург пожаловал цесаревич Александр Николаевич, совершавший путешествие по России. Здесь монарший гость пробыл недолго, поехал далее. Среди сопровождавших будущего императора лиц был его наставник В. А. Жуковский. Он записал в дневник:

«Переезд из Оренбурга до Уральска. В. князь в закрытой коляске. Я вместе с Перовским, сначала в тарантасе с Далем».

18 июня Владимир Иванович провожал цесаревича до Уральска. А дома у нашего героя в это время случилась беда.

20 июня он написал сестре Паулине:

«Четыре года сряду тешила судьба нас житейским и семейным счастьем, и только изредка разве суетные случаи напоминали нам истину древнего изречения: нет счастья на земле! Вот и мое семейство познало горькую утрату, которую молодой и крайне чувствительной матери перенести тяжело; не велик человек, а дом теперь пуст! 18-го июня, в день маменькиного рождения, часу в 3-м ночи Святослав скончался. Я, по приказанию В. А. (Перовского. – Е. Н.), ездил за наследником в Уральск, воротился уже в тот же день, 18-го, в полдень. Юля теперь спокойна и вынесла всю беду лучше, нежели я полагал.

От самого приезда в Оренбург и по нынешний день, право, как-то всё делалось так спешно, густо и суматошно, что я еще не опомнился; зима пришла, весна прошла и лето проходит – а у меня не было еще свободного дня, где бы можно сесть и подумать и опамятоваться. Вот и теперь: пишу к тебе, а сам думаю о другом, передо мною лежит груда бумаг. То большое, то малое, но всё… а в голове так пусто и бестолково, что не “схаменешься”, как говорят на Урале.

Маменька здорова изрядно, у Кистера живет она хорошо и удобно, в особой отдельной комнате, и поэтому спокойна – насколько может оставаться; ей не годится жить среди семейства, среди хлопот и суеты житейской, где она видит и слышит все вздоры… <…>

Скоро уберемся мы, думаю, на кочевку, тогда уж будет, наверное, время просмотреть твои тетрадки, и пр., пр., и я это сделаю. Не нужно тебе посылать ко мне список с твоего перевода “Козьего пуха”, если не списала еще, – я увижу статью в С.-Пб. газете. Сейчас послал за… и если достану, то прямо… сделаю поправки, без которых нельзя передавать статью эту в ход; сделай также выноску или замечание, что статья эта была напечатана на русском с погрешностями и опечатками в именах и годах, которые здесь, по указанию сочинителя, исправлены».

В. И. Даль продолжил письмо через несколько дней, 25 июня:

«Принимаюсь за работу теперь – иначе опять пойдет на веки веков, потому что я скоро еду с Перовским по губернии».

Затем сообщил поправки к опубликованной в 1835 году в «Библиотеке для чтения» своей статье «О козьем пухе», которую Паулина переводила на немецкий язык.

Срочная поездка с В. А. Перовским была вызвана очередными волнениями в казачьем войске. 4 августа, из Уральска, В. И. Даль смог написать сестре подробное письмо:

«Давно, давно и очень давно, сестрица, не писал я тебе ни слова. Сперва почти некогда было, работал, сколько сил было, над отчетом за прошлый год, который следовало кончить к приезду В. А., потом то, другое, третье, – дело затянулось, я заленился и когда, проводивши наследника в Уральск, воротился я домой в обед на маменькино рождение, то нашел Святлашу своего – на столе. Долго не верилось нам с женой в беду и горе. Вот, так были мы избалованы в четыре года нашего брака счастьем; особенно для нее это было что-то новое, к чему она не привыкла. Меня уже не так легко удивить и сбить с толку – грусть и горе не гложет меня и не убивает через меру, а так, заставляет иногда только призадуматься на счет будущего и прошедшего и – предать дело воле Божией. Не миновать же того, чтобы умереть, ни нам, ни детям нашим; а коли оглянешься назад, поглядишь вперед, то видишь и тут и там одну только Вечность – то как-то совестно придавать муравьиному бытию моему такой вес и важность. Ничтожно и суетно привязываться к житейским заботам до такой степени, тогда как час, сутки, год и десять лет в сравнении с этою вечностью так же ничтожны, как один миг в жизни нашей. Коли Богу угодно сохранить и вырастить мне живого сына, то не стану плакать по мертвым.

Жена крепко порывалась куда-нибудь в деревню, ей летом в городе неимоверно скучно. Мне нельзя было ехать, и мы уже думали оставаться на всё лето дома, как В.А.П. вдруг собрался и поехал за делами, в Уральск, и мне велел ехать с собою. Поэтому я в этот же день