Головастик из инкубатора. Когда-то я дал слово пацана: рассказать всю правду о детском доме - Олег Андреевич Сукаченко

довольно-таки долго. Вероятно, описанный выше случай, каким-то непостижимым образом повлиял на мою способность зарифмовывать нехитрые мысли.

А вообще, должен признаться, что с русским языком я всегда был на «ты», и по сочинениям в классе мне не было равных. Объяснялось это тем, что я, рано научившись читать, без разбору глотал одну книгу за другой. А бесследно подобное сумасшествие, как известно, не проходит. Помимо все более прогрессирующей близорукости, или, другими словами говоря – плохого зрения, ты вольно или невольно приобретаешь и хороший словарный запас, позволяющий тебе на отлично писать эти самые сочинения.

Вот попроси какую-нибудь среднестатистическую сироту черкануть что-то на заданную тему – она весь урок просидит, ковыряясь в носу, а потом сдаст учителю девственно чистый лист бумаги. Не так было со мной. После очередного написания контрольной работы Мария Дмитриевна сначала для контраста озвучивала плачевный результат какого-нибудь нашего отъявленного двоечника, состоящий из трех, маловразумительных предложений, которые не вызывали ничего, кроме издевательских смешков в классе, а затем брала в руки несколько исписанных красивым убористым почерком страниц.

«Ну, а сейчас дети, – воодушевленно говорила учительница, – я прочитаю вам единственное сочинение, за которое я, ни секунды не колеблясь, поставила уверенную и твердую пятерку! Оно должно стать для вас примером при подготовке к следующему экзамену. Было бы здорово, если бы все вы когда-нибудь научились писать так, как этот ваш одноклассник!».

Я поначалу не понимал, о ком идет речь, но по мере того, как Мария Дмитриевна читала сочинение, мое лицо заливалось густой краской – я с чувством большой неловкости признавал собственный текст. И вроде бы – гордиться надо такой похвалой, но мне почему-то казалось очень постыдным и нескромным быть лучше всех. Так уж мы были воспитаны тогда.

В классе начинали восхищенно шептаться и гадать, кому бы могло принадлежать столь роскошное повествование. Наконец, Мария Дмитриевна, закончив чтение, ласково обращалась ко мне: «Кто бы мог подумать, Олег, что такой отпетый хулиган, как ты, может так хорошо излагать свои мысли!». Она всегда была очень добра ко мне, но что самое ценное – в ее словах проглядывало много сермяжной правды.

Если бы в нашей школе кому-нибудь пришло в голову установить две доски: почета и позора, то я бы, почти наверняка, красовался на обеих! Учиться в Младшем корпусе мне нравилось не меньше, чем хулиганить. В те незабвенные времена я представлял собой некий симбиоз из книжного мальчика, обожающего гуманитарные предметы и маленького бандита, отвратительное поведение которого вызывало неподдельную тревогу у окружающих.

В конце концов, хулиган во мне, фигурально выражаясь, задушил отличника, но это было позже, а пока я чрезвычайно настойчиво пытался приобщиться к знаниям, выработанным до меня (и как я совершенно искренне полагал – для меня!) всем человечеством. С этой целью я буквально затерроризировал детдомовских педагогов. У меня было сотни тысяч «Почему?», и я желал получить ответы на все эти вопросы немедленно!

Люди постарше помнят, вероятно, что в советское время в кинотеатрах перед каждым показом художественного фильма на экране демонстрировали киножурнал «Хочу все знать!», который в легкой и доступной для усвоения форме рассказывал детям обо всем на свете. Вот и я хотел все знать (не ведая еще, что все знать – невозможно).

Меня интересовали, правда, все больше какие-то недетские вещи (про девочек я благоразумно старался не спрашивать). Например, откуда в голове появляются мысли? Кто их туда направляет? Дело в том, что в течение дня в мою бестолковку залетает огромное количество всевозможных идей, дум, замыслов и прожектов, которые наведя там знатный переполох, куда-то потом исчезают. Порой встречаются среди них и довольно занятные! Вот как бы тормознуть их там таким образом, чтобы как следует к ним приглядеться? Ведь если не сделать этого сразу – сбегут, заразы! Ищи-свищи потом ветра в поле!

Или отчего люди зевают и почему делают это одновременно, как бы заражаясь друг от друга зевотой? Этот вопрос волновал меня в детстве не по-детски! Но как я не напрягал свой маленький мозг, объяснить сего феномена не мог. А ведь зевота – это единственная вещь, которая, как зараза, передается от человека к человеку. Скажем, подними я сейчас руку или тряхни головой – никто повторять за мной этого жеста не будет. Даже если я улыбнусь, не каждый поспешит улыбнуться в ответ, хоть это и приятно. Но стоит мне зевнуть, как человек, увидевший это, тоже начинает, сладко позевывая, открывать свой рот. Чудны дела твои, господи!

Или что говорить инопланетянам, когда они захотят выйти со мной на контакт? Я помню, что еще в детском доме постоянно мучил нянечку каверзными вопросами о зеленых человечках, чем доводил несчастную женщину буквально до нервного потрясения! Теперь же, будучи школьником, я хотел доподлинно знать: станем ли мы когда-нибудь достаточно интересны братьям по разуму, чтобы они хотя бы покружили над нашими крышами на своих фантастических летательных аппаратах? Тема гуманоидов так и осталась с тех пор для меня не раскрытой, а с другой стороны – нахрена мы им вообще сдались? Как верно, уже в наше время, заметил какой-то остряк: «Люди, которые хотят выиграть «Мерседес» за лайк, вы понимаете, что это из-за вас инопланетяне не хотят с нами разговаривать?».

Я даже интересовался у взрослых, когда же, наконец, начнется ядерная война, о которой нам все уши прожужжала советская пропаганда. Чуть ли не каждый год нас учили, как действовать при атомном взрыве, куда следует бежать всем классом, чтобы надежно спрятаться от радиации, и я с нетерпением ждал подходящего случая, который бы позволил нам применить все эти знания на практике. Кроме того, мне страсть как хотелось увидеть конец света – ради такого феерического зрелища можно было (как несмышленому обалдую тогда казалось) и помучиться немного.

Одним словом, я так сильно заебал интернатских педагогов своими вопросами, что им не оставалось иногда ничего другого, как жестким подзатыльником отправить меня в глубокий нокаут, после чего я на некоторое время переставал докучать людям откровенными глупостями. Но вскоре моя неуемная любознательность опять брала вверх, и я появлялся перед ними с новыми: «Как?», «Что?», «Где?», «Откуда?», «Когда?» и «Почему?».

Да уж, если бы мы и во взрослом возрасте сохранили такое же сногсшибательное любопытство, каким обладали в детстве – цены бы нам не было! Но мы, по справедливому выражению Пушкина со временем становимся «ленивыми и нелюбопытными», а потом еще удивляемся: и чего это у нас жизнь такая скучная и неинтересная? Да потому и скучная, что мы сами перестали ею