Эрнест Сетон-Томпсон - Моя жизнь

Я глядел на красавца лося, превратившегося в мясную тушу ради каприза охотника, и меня начинала мучить совесть. Тогда я дал себе клятву: никогда не поднимать своего ружья против великолепного и редкого зверя американских лесов. Эту клятву я не нарушил до сих пор.

Глава XIX

В Нью-Йорке

Когда зима начала вступать в свои права, я снова задумался над своей судьбой.

Да, я порвал с Лондоном и со всей его жизнью. Но мне не хотелось безвыездно жить в глуши, в деревянной хижине.

Я решил ехать на восток Америки — в Нью-Йорк.

Приехал я в этот огромный город 23 ноября 1883 года.

Я никогда здесь не был и никого не знал. В кармане у меня не было даже трех долларов.

В раздумье шел я от пристани, когда вдруг увидел на фонарном столбе надпись: «Бродвей». Так вот он, знаменитый шумный Бродвей! Здесь бьет ключом жизнь Нью-Йорка.

Но мое внимание было поглощено тем, что я следил за надписями на дверях: «Сдаются комнаты». Бродвей — дорогой район, и комнаты здесь были мне не по карману. Я пошел дальше, пока не попал на улицу, которая показалась мне второразрядной. Здесь я снял комнату за два доллара в неделю. Один доллар я заплатил хозяйке вперед. После того как я отдал восемьдесят центов за доставку сундучка с пристани, у меня осталось всего девяноста центов.

Я был страшно одинок в этом большом незнакомом городе.

Мне говорили, что один из моих школьных товарищей, Чарлз Броутон, поселился в Нью-Йорке несколько лет назад и неплохо устроился. Но где именно он жил — на какой улице, в каком доме, — я не знал, а узнать его адрес мне так и не удалось.

На следующий день я захватил с собой папку с рисунками и направился по издательствам в надежде найти себе работу художника-иллюстратора. Но мои мечты не осуществились. Была суббота — последний день недели, и почти все предприятия работали до двенадцати часов дня, а некоторые и вовсе не открывались.

Под вечер, когда я переходил через площадь Вашингтона, я встретил человека, который по внешнему виду — длинные волосы, борода, как у Ван-Дейка, — и по манере держаться показался мне художником.

Я остановил его и спросил:

— Простите, сэр, если я не ошибаюсь, вы художник?

— Да. Во всяком случае стараюсь быть таковым.

— Тогда скажите мне, пожалуйста, как бы вы поступили, если бы у вас был товарищ художник в Нью-Йорке и вам нужно было бы узнать, где он живет.

Незнакомец ответил:

— Все зависит от того, какой он художник, — с именем или же это еще неизвестный, начинающий.

— Да, это молодой художник, он еще учится, но в то же время уже и работает.

— В таком случае я попробовал бы узнать его адрес через Лигу молодых художников. Она находится на Двадцать третьей улице, недалеко от Шестой авеню.

— Открыто ли там по вечерам?

— Кажется, да.

Мы распрощались и разошлись в разные стороны. Несколько лет спустя я узнал, что это был один из самых знаменитых художников Нью-Йорка.

Итак, вечером я отправился по указанному адресу и нашел школу живописи. Ни одного студента я там не увидел. Сидел только швейцар у дверей. На мои расспросы о товарище он ответил:

— Броутон? Имя знакомое. Кажется, есть у нас такой молодой художник. Дайте-ка по адресной книге проверю. Так, так, вот и он — Чарлз Броутон.

— А где он живет? — с нетерпением спросил я.

— Бог его знает, где он живет. У нас только его служебный адрес: «Литографское дело Хатч и Ко», это будет на Везей-стрит, в деловой части Нью-Йорка. Там много всяких предприятий. Спросите у кого-нибудь, найдете.

Мне положительно не везло. Нужно было выждать целых два дня, прежде чем идти к товарищу, — впереди было два праздника. Если бы у меня был его домашний адрес, все было бы хорошо и просто. Но что тут было делать? Я поблагодарил швейцара и пошел домой.

На обратном пути на последние тринадцать центов я купил две булки. Вернувшись в свою маленькую комнатку, я отложил одну булку на воскресенье, а другую, которую должен был съесть в понедельник, спрятал в сундук, чтобы не соблазниться и не съесть ее раньше времени.

В воскресенье я встал рано, съел половину булки на завтрак и запил ее сырой водой из фонтана на Медисон-сквер — единственного места, где можно было бесплатно напиться.

Потом, несмотря на то, что было воскресенье, я отправился на Везей-стрит, как всегда пешком.

Пройдя больше мили, я, наконец, нашел это предприятие. Но все было крепко-накрепко закрыто. Наконец, мне удалось разыскать швейцара. Он сказал мне:

— Да, я знаю Броутона, это один из наших молодых художников.

— Могу ли я его видеть?

— Сегодня его здесь нет. А живет он где-то в Джердзее, но адреса у нас нет.

— А когда его можно будет застать?

— Не раньше понедельника. Нет, что я, ведь в понедельник у нас праздник! Он будет здесь во вторник, точно.

Ничего не оставалось делать, как ждать.

В кармане у меня была половина булки, оставшаяся после завтрака, и я решил отправиться в Центральный парк, чтобы там закусить.

Я спросил полисмена, как мне туда дойти.

— Идите по Третьей авеню, а там сядете на трамвай.

Не имея ни одного цента в кармане, я не мог себе позволить такую роскошь.

— Мне хотелось бы прогуляться туда, — сказал я со смущением.

— Хорошая прогулка! — засмеялся полисмен. — Ведь это несколько миль отсюда.

— Это не беда, я люблю ходить. Дойду.

— Дело ваше. Идите во всяком случае все время на север.

Не прошло и часа, как я уже бродил по парку и ждал, когда же наступит полдень и мне можно будет съесть половину булки.

В одном месте я увидел, как дети кормили белок печеньем и орехами. Как я завидовал тогда этим зверькам!

Я заметил, как белочка забралась на колючее дерево, сорвала шишку и стала выбирать зерна.

«Дай-ка и я попробую этим полакомиться», — подумал я про себя и сорвал шишку. Это, по-видимому, было какое-то из локустовых деревьев или, быть может, кентуккское кофейное дерево. Зерна в шишках были твердые и совершенно безвкусные, есть их было невозможно.

Во вторник рано утром я снова отправился на место работы товарища. Мне сказали, что Броутон будет на раньше двенадцати часов.

Не зная, как убить время, я вышел и бродил по соседним улицам, пока не наступил полдень.

Наконец мы встретились. Я увидел перед собой высокого стройного юношу, так не похожего на нескладного подростка, которого я знал четыре года назад.

Чарлз сразу понял трудное положение, в котором я находился, и как будто невзначай сказал:

— А я как раз собирался идти позавтракать. Не пойдешь ли ты со мной?