Родерик Грэм - Мария Стюарт

Швейцария, все еще являвшаяся свободной конфедерацией городов-государств, стала признанным убежищем протестантов, и к августу 1535 года Женева превратилась в протестантскую республику. На следующий год проповедником в соборе Сен-Пьер назначили француза из Пикардии — Жана Кавена, теперь известного как Жан Кальвин. Его единоверец Джордж Уишарт проповедовал в Шотландии учение гельветического[32] вероисповедания, когда его схватили и казнили по приказу кардинала Битона. В свою очередь, Джон Нокс провел несколько лет своего изгнания в Женеве в годы правления Марии Тюдор. Движение реформатов пустило корни среди шотландской знати, причем многие присоединялись к нему из чувства протеста к тому, что считали офранцуживанием страны. У движения не было харизматического лидера до тех пор, пока 2 мая 1559 года Нокс наконец не вернулся в Шотландию; тогда то, что было протестом, превратилось, по сути, в гражданскую войну.

Во Франции недовольство мирян властью высокомерных Гизов приобрело религиозный элемент, поскольку католики и протестанты проводили между собой демаркационную линию. Что до Марии, католическая вера составляла неотъемлемую часть ее жизни. Она ежедневно ходила к мессе, порой даже несколько раз в день. В ее часовне, куда она приходила с подругами, капеллан служил литургию и выслушивал ее детские исповеди. Все это было для нее так же естественно, как дышать свежим воздухом или умываться. В Марии не было религиозного рвения гугенотов, которых ее покойный свекор считал просто изменниками-простолюдинами. Общение Марии с простолюдинами ограничивалось лишь приветствовавшими ее толпами и слугами, к которым она относилась с добротой; те обожали ее, проявляя льстивое подобострастие. Обращение в протестантизм ее сводного брата лорда Джеймса Стюарта шокировало ее не потому, что угрожало его бессмертной душе, но потому, что он стал противником ее матери. Тем не менее она убедила Франциска II отправить ему письменный разнос. Нераскаявшийся Стюарт ответил выражением надежды на обращение самого Франциска. Марию удивляло, что кто-то может стать врагом ее дядей или ее мужа по религиозным мотивам, а Екатерина и ее дяди позаботились о том, чтобы она знала об оппозиции как можно меньше. В конце концов, ересь была частью таинственного мира мужчин и придворной политики, к которой она не имела особого отношения. Марии объяснили, чего от нее ожидали — а именно, наполнить детскую наследниками престола, — но Диана наверняка сказала ей, что, учитывая физическое развитие мужа, ей не следует быть слишком ретивой. В брачную ночь Мария и дофин разделили постель, однако двор не ожидал на следующее утро увидеть торжество, отмеченное пятнами крови на простынях. Мария на какое-то время была рада довольствоваться дружескими отношениями в браке, не сопровождавшимися физической близостью.

Мария была довольна ролью королевы Франции, Шотландии и Англии; на ее посуде было выгравировано: Franciscus et María, De i Gratia Franciae, Scotiae, Angliae et Hibemae, Rex et Regina[33]. Не слишком тактичным было угощать Трокмортона на этой посуде. Елизавета и Сесил посоветовали ему начать обхаживать Екатерину, поскольку она «по сути и на деле обладает властью (хотя и не титулом) королевы-регентши». Крепкую хватку Гизов чувствовали и в Шотландии, так как 3 августа королевская чета отправила Марии де Гиз чистые подписанные листы для распределения от их имени подарков. Франциск II умилостивил Елизавету, продолжая использовать традиционное титулование и печати, однако Мария бездумно продолжала использовать титул María, Dei Gratia Regina Franciae, Scotiae, Angliae et Hibemae[34].

К 27 августа Гизы пользовались полной властью. Когда Трокмортон доставил Франциску II письмо, тот просмотрел его и ответил, что благодарит Елизавету за ее послание, а затем сказал, что поступит так, как посоветуют ему дяди. Письмо передали Марии, которая прочитала его более внимательно, поблагодарила Елизавету и сказала, что поступит так, как посоветуют ей дяди. Протесты короля Наваррского ни к чему не привели: «Всем заправляет семья Гизов, а король Наварры ни во что не вмешивается». Ни Мария, ни Франциск II не обладали реальной властью.

На самом деле Мария в это время готовилась принять участие в новом большом празднестве — коронации Франциска II в Реймском соборе. Будучи уже коронованной королевой, Мария должна была быть лишь зрителем, да и в любом случае королев Франции по традиции короновали в Сен-Дени. Поскольку двор находился в трауре, коронацию можно было бы отложить, но это было нежелательно, так как состояние здоровья короля вызывало беспокойство. Однако траур по-прежнему соблюдался, и был издан приказ, чтобы «ни один дворянин и ни одна дама не смели надеть ювелирное украшение или золотое шитье; дозволялось носить только одежды из бархата и подобных ему тканей, простого фасона, а на следующий день все должны вернуться к deuil [полному трауру] и носить его на протяжении двенадцати месяцев».

16 сентября 1559 года король прибыл в Реймс; погода была ветреной и дождливой, но ничто не могло омрачить торжественный въезд. Процессию встречала «искусно придуманная машина», испускавшая лучи света. Она открывалась, позволяя королю приблизиться к гигантскому красному сердцу. Оно, в свою очередь, тоже открылось; внутри оказалась девятилетняя девочка в наряде из серебряной и золотой парчи. Девочка вложила в руки короля ключи от города.

В воскресенье, 17 сентября, Мария и Франциск II пришли на вечерню, во время которой Франциск подарил собору золотую статую своего тезки — святого Франциска Ассизского. Собор был устлан коврами, а внутри завешан гобеленами и изображением коронации Хлодвига и побед Сципиона; их доставили из близлежащего епископского дворца и из Лувра. На следующее утро, когда сквозь витражи XIII века лился солнечный свет, королевская процессия преодолела небольшое расстояние от дворца, в котором ее участники провели предыдущую ночь. Архиепископ Шарль, кардинал Лотарингский, в парадном одеянии сопровождал Франциска II, одетого в белое, символизировавшее его чистоту — ведь он готовился к миропомазанию. Это — сакральная часть церемонии; монарха помазывали миром, хранившимся в аббатстве Святого Ремигия в двух милях от собора. Миро было великой святыней. Поэтому на то время, что оно находилось в соборе для церемонии, три доставлявших его знатных дворянина считались заложниками аббатства, гарантировавшими его возвращение.

После помазания священным миром Франциск II удалился и переоблачился в коронационное одеяние из синего бархата, подбитое алой тафтой. Оно было оторочено горностаями и расшито золотыми лилиями. Затем ему вручили скипетр, а также жезл правосудия, а потом — кольцо, символ обручения с Францией. Понятно, что хрупкий пятнадцатилетний подросток заметно пошатывался после пятичасовой церемонии, поэтому тяжелую золотую корону просто держали над его головой, пока он шел к престолу. Затем архиепископ воскликнул: «Да здравствует король!» — и ему вторили все собравшиеся в соборе. На волю выпустили певчих птиц, прозвучал гимн «Тебя, Господи, хвалим», и собравшиеся разошлись.