В приемной доктора. Закулисные драмы отделения терапии - Амир Хан

уйти от него и что я ничем не могу ей помочь. В таких случаях конфиденциальность была на первом месте, и если Ханна не хотела, чтобы я обращался в полицию, то я ничего не мог сделать.

Я заполнил карту пациентки, подробно описав ее синяки. Никогда не знаешь, когда такая информация может понадобиться.

Прием задерживался на 20 минут. Пациенты следуют друг за другом каждые 10 минут, и у меня нет времени на подробное заполнение медицинских карт. Большинство пациентов мирилось с тем, что прием иногда задерживается. Они понимали, что врачу приходится работать со сложными пациентами и что в таких случаях отведенного по регламенту времени недостаточно. Они знали, что если на решение их проблемы потребуется больше времени, то они его получат. Отдельные люди возмущались, но большинство входили в положение.

Следующей пациенткой была Эмили Эшворт. Девочке сделали операцию, но, к сожалению, у нее возникли осложнения. Хирурги осмотрели ее сердце и заменили старый шунт новым. После операции интубированную Эмили, находящуюся под действием анестезии, перевезли в отделение интенсивной терапии. Уровень кислорода в ее крови опустился до тревожно низкого, поэтому врачи приняли решение оставить дыхательную трубку на более долгое время, чем планировалось. Через три для после операции врачи попытались разбудить девочку и извлечь трубку, но, к сожалению, ей было тяжело дышать самостоятельно. Когда уровень кислорода опустился до опасного, ее незамедлительно интубировали снова.

В то время я разговаривал с ее матерью Венди. Она была крайне обеспокоена. Женщина каждую ночь проводила в больнице, а другие ее дочери ночевали у дедушки.

Когда врачи попытались извлечь трубку во второй раз, оказалось, что голосовые связки Эмили парализованы. Скорее всего, это было связано с многочисленными интубациями, проведенными за последние годы.

Врачам ничего не оставалось, кроме как установить Эмили трахеостомическую трубку, чтобы она могла дышать самостоятельно. Они сделали разрез на горле под парализованными голосовыми связками и вставили в него маленькую пластиковую трубку, чтобы воздух входил в нее и выходил из нее.

Это тяжелая процедура для взрослых, но для пятилетней Эмили она была особенно травматичной.

Девочка не могла говорить, когда ее привели ко мне. В этот раз она не принесла с собой игрушку. Она не хотела сидеть на стуле одна, поэтому Венди держала ее на коленях.

– Мне кажется, что у нее воспалилось место, куда вставлена трубка, – сказала Венди. – Оттуда выходит много гноя.

Мать Эмили выглядела так, будто не спала несколько недель. Ее глаза были потухшими, а щеки впали.

Поскольку это была наша первая встреча после операции, я впервые увидел Эмили с трубкой в горле и бинтами на шее, которые удерживали трубку на месте. Бинты были мокрыми от слюны и гноя.

– Как Эмили справляется со всем этим? – спросил я.

– Плохо. Нам приходится периодически доставать трубку, промывать ее и снова вставлять. Меня научили это делать в больнице, но Эмили ненавидит эту процедуру. Она очень злится и синеет, а я паникую. Я просила медсестер помочь, но они не справляются с Эмили.

Я мог лишь представить, как трудно Венди и Эмили.

– Все хорошо, дорогая, я просто посмотрю, – сказал я, медленно приблизившись к девочке. Она задышала чаще и отвернулась от меня.

– Доктор Хан просто посмотрит, Эмили, – сказала Венди.

Кожа вокруг трубки была воспалена. Неудивительно, что Эмили не хотела, чтобы я ее трогал.

– У нее инфекция, – сказал я Венди. – Нужны антибиотики.

– Я так и думала!

– Врачи сказали вам, какие у них планы насчет трахеостомы?

– Они попробуют извлечь трубку в конце месяца. Все надеются, что голосовые связки заработают к тому времени, – Венди подняла взгляд к потолку в беззвучной молитве.

– Они сказали что-нибудь о восстановлении голоса?

– Они ничего не знают. Эмили больше всего боится, что у нее не восстановится голос, да, дорогая? Мы молимся каждый вечер и знаем, что все будет хорошо.

Венди прижала к себе Эмили еще крепче.

– Могу я еще чем-нибудь помочь? – спросил я, желая хоть чем-то быть полезным.

– Если все будет хорошо, больница свяжет нас с благотворительной организацией, которая помогает детям с серьезными заболеваниями. Нам сказали, что они могут устроить нам поездку в Лапландию на встречу с Сантой! – сказала Венди скорее Эмили, чем мне.

– Ого, звучит здорово! – воскликнул я.

– Да, Эмили надо еще разок побыть храброй. Ты сможешь, правда, милая?

Эмили кивнула.

Я дал им рецепт на антибиотики, и они ушли. Мы с Венди оба прекрасно понимали, что Эмили придется побыть храброй еще далеко не один раз.

Далее в кабинет зашла 22-летняя девушка по имени Кэти. Я извинился, что ей пришлось ждать.

– Все нормально, – сказала она, садясь.

– Чем я могу помочь? – спросил я. В карте говорилось, что она на первом триместре беременности.

– На прошлой неделе я ходила на УЗИ. Вы получили результаты?

Я удивился. Как правило, пациентки получают результаты УЗИ сразу в больнице, а нам просто направляют копию заключения. Я открыл заключение на компьютере.

– Да, получил, – ответил я, изучая заключение и снимок. – На момент прохождения УЗИ вы были на 11-й неделе и втором дне беременности. У вас все нормально.

Кэти посмотрела не на меня, а на снимок. Она достала свою копию снимка и заключения и положила ее на стол.

– Эти снимки цветные или черно-белые? – спросила она.

– Черно-белые, – ответил я, нахмурившись.

– Так черные или белые? – уточнила она.

– Я не понимаю ваш вопрос, Кэти.

– Ну, можете ли вы сказать, каким будет ребенок: черным или белым?

Теперь я понял, к чему она клонит.

– А, ясно. Нет, не можем, Кэти. Это будет известно только после его рождения.

Я выжидающе на нее посмотрел. Она медленно взяла свою копию, сложила ее и убрала в сумку.

– Я могу еще чем-нибудь помочь?

– Нет, это все, что я хотела узнать, – Кэти покачала головой. – Спасибо.

Она встала и вышла из кабинета.

Я смотрел на снимок ребенка на экране. Я не знал, какую запись сделать в карте пациентки, но консультация, к счастью, продлилась всего пять минут, и прием теперь задерживался всего на пятнадцать!

Когда я ночью положил голову на подушку, лица пациентов стали проплывать у меня перед глазами: Донна, у которой случился припадок в зоне ожидания, Ханна и мистер Пател, бедняжка Эмили Эшворт и даже Кэти с ее деликатным вопросом. У меня был типично нетипичный день. К Ханне мои мысли возвращались снова и снова. Я боялся, что вечером ее опять избили, и даже думал позвонить в полицию. Скорее всего, она стала бы все отрицать или даже обратилась