Анатолий Черняев - Совместный исход. 1973

25 декабря 73 г.

Б.Н. вдруг стал сомневаться, нужно ли вообще собирать общеевропейскую конференцию компартий по типу Калово-Варской. Не лучше ли прямо держать курс на большое Совещание. Резоны вроде есть: негоже комдвижению подстраиваться под межгосударственное совещание по безопасности в Европе. Противопоставлять одно другому тем более невозможно - дипломатический скандал. А поскольку никто в компартиях не хочет выходить на конференции за рамки международных проблем, то и платформы вроде для нее никакой нет.

Б.Н. хочет вылезти на совещании в Праге по журналу поперед батьки и фигурировать в качестве человека, который первый сказал А насчет большого Совещания. Но не дадут ему ли по шее за эту претензию?

30 декабря 73 г.

Неделя была наполнена подготовкой к Праге. С помощью Юрки Карякина - «учение Пономарева» об уроках Чили, на этот раз развернутое так, чтоб было видно не только подтверждение «догм» революционной теории, но и реальные уроки.

Столкновение с Пономаревым по поводу оценки нынешней ситуации в мире (социальной). Он настаивает, как уже много лет, при каждом его докладе: показать кризис империализма и, значит, подъем революционной борьбы. Кризис действительно есть. И он имеет свое лицо: энергетический, в котором как в узле сейчас затягивается все остальное. Но не видно, чтоб был революционный подъем, да и неоткуда ему взяться. Я Пономареву пытался доказывать, что исторический опыт опровергает его догматический оптимизм. В условиях мирного времени экономические потрясения всегда оказывались на руку реакции и даже фашизму: 1921-23 г.г., 1929-33 г.г., 1947-48 г.г., и революционное движение либо терпело прямое поражение, либо впадало в длительный период стагнации.

И сейчас - поправение всюду на лицо. Даже социал-демократию везде теснят: массовик-обыватель, естественно, не верит в ее способность справиться с кризисом. А он, этот обыватель, хочет преодоления кризиса, а не обострения его до революционной точки. И ему подбрасывают приманку: «порядок» авторитарного руководства. Отовсюду идут сигналы о правой опасности. (Другое дело, что она может пойти навстречу нашей политике мира!). Но болтать сейчас о наступлении «прекрасной революционной ситуации» в китайском духе — просто смешно, не говоря уже о близорукости таких оценок.

Конечно, он меня переломил: доклад-то ему делать! Но пока я, переменив акценты, сохранил большой кусок о правой опасности.

31 декабря 73 г.

Итог 1973 года во внутриполитическом плане, пожалуй, лучше всего символизирует утреннее сообщение по радио... (о поздравлении!) «в 23-45» Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Леонида Ильича Брежнева советскому народу по случаю Нового года»... Такого еще никогда не было. Ни Президиума Верховного Совета, ни ЦК и Советского правительства, ни даже «от имени»..., а лично.

При всех его несомненных заслугах (особенно во внешней политике) он незаметно для себя и заметно для всего остального мира соскользнул на хрущевскую дорожку. Апогеем презрительного раздражения (об этом можно было слышать со всех сторон, даже прямо на улице - из случайно услышанного разговора) по поводу положения, в которое он себя поставил, была реакция на телерепортажи о его пребывании в Индии. Но ему, видимо, об этом не донесли. И вот результат: новогодний выход.

Трудно судить, как к этому относятся в душе (!) его «коллеги». Единственно, что я могу наблюдать непосредственно, что Пономарева это коробит. И «позиция» его проявляется в гримасах и жестах, но отнюдь не в формулах. Судя по контексту этих гримас (например, при упоминании о подготовке резолюции апрельского Пленума ЦК, где впервые официально было сказано «и лично»!), не очень в восторге от происходящего Громыко.

В аппарате известно, что его трусливо и подобострастно, но люто ненавидит Демичев. Но тут - не дай Бог, если именно такое недовольство (с этой стороны) обернется против Брежнева.

Полянский, о котором перед декабрьским Пленумом чуть ли не на улице говорили как о кандидате на вылет из Политбюро, не очень скрывает своей неприязни. Скорее даже хочет, чтобы о ней стало известно. Мне рассказывали: Ванька Дыховичный — актер театра на Таганке, женат на дочери Полянского и в хороших отношениях с ее братом, с которым Полянский «всем делится». Так вот, Полянский перед Пленумом сказал сыну: «Мня уже не волнует, останусь ли я в ПБ. Я, как и остальные, фактически уже год не являюсь его членом. Там теперь порядок такой: Брежнев говорит, а мы киваем или поддакиваем». Распространяет Полянский подобное, видимо, для того, чтобы, когда его выгонят, выглядеть не «освобожденным за неспособность» (что, видно, соответствует действительности), а как пострадавший за принцип.

«Личный» момент весьма благоприятный и, как показали эти годы, очень эффективный фактор во внешних делах. Но он может быть и очень опасен. Именно на «личном моменте» случился Карибский кризис, который чуть было не привел к катастрофе. Но ведь во время октябрьской войны на Ближнем Востоке произошло, по-видимому, нечто подобное. Недавно я прочитал интервью Моргентау в «Вашингтон пост». Он говорит: повышенная боевая готовность США была объявлена потому, что стало достоверно известно, что в Александрию направлен советский транспорт с ядерными ракетами на борту. После объявления «тревоги», советский корабль повернул в обратном направлении.

Это согласуется с тем, о чем я писал выше: в одну из ночей, после 22 октября был окрик Генсека — «надо же что-то сделать!» И даже бумага была разослана по ПБ. Вот это и было, видимо, тем «что-то», чему никто не осмелился (уже!) возразить.

Прочитал вчера очень содержательный сборник ИНИОН'а о Брандте. Как раскованно и умно пишут, когда продукция не подцензурна и распространяется только среди доверенной и «всепонимающей» публики, не подверженной влиянию чуждых взглядов.

* * *

Послесловие к году.

Этот год выявил инерционный характер существования Советского Союза.

Экономика — в состоянии депрессии. Но не той, которая свойственна обновляющей ее цикличности капиталистической экономики. Это было начало стагнации и необратимого упадка. Будучи государственной и опираясь на партийную дисциплину и карьеризм номенклатуры, она могла существовать, но уже не развиваться.

И это начал ощущать, если и не понимать, правящий слой. Даже такие умные. и осведомленные люди, как Иноземцев и Арбатов, ничего не могли предложить, кроме паллиативов, которые не выводили за пределы уже забуксовавшей системы.

Идеология все более явно становилась жертвой безвыходного экономического застоя. В качестве квази-религии внутри она была мертва. Никто не верил в ее догмы, сверху донизу.