Матвей Гейзер - Маршак

И тогда, и при каждой следующей встрече с ним я как-то внутренне подтягивался. Так необычно правдив он был и так по-юношески трагически серьезен. Глубокая и сложная душевная жизнь чувствовалась в каждом его взгляде и жесте. Он был как бы воплощением Петербурга и его белых ночей…»

Известный литературовед Станислав Рассадин назвал свои воспоминания о Маршаке очень точно — «Звено». Действительно, Маршак был знаком со Стасовым, Репиным, Блоком, Горьким, Шаляпиным, Глазуновым, оказался свидетелем революционных событий 1905 и 1917 годов, испытал на себе невзгоды советской эпохи, был наставником многих поэтов. И вот что Маршак рассказал Станиславу Рассадину о своей последней встрече с Блоком, состоявшейся, вероятно, в 1910 году: «Я читал ему свои стихи, и он очень внимательно слушал, а потом сказал: „У вас есть свое солнце“. Хотя, правду сказать, стихи были подражательные, и подражал я, конечно, ему».

Сегодня трудно установить, какие стихи читал Маршак в тот день Блоку, но можно предположить, что, услышав такой высокий комплимент от первого поэта России («У вас есть свое солнце»), он среди других стихов прочел ему и стихотворение, написанное еще в юности, в 1906 году:

В долинах ночь еще темнеет,Еще светлеет звездный дол,И далеко крылами веетПустынный ветер, как орел.

Среди колонн на горном склонеСтоишь, продрогший, в забытьи…А при дороге ропщут кониИ возмущенные ручьи.

Опять дорога. Мрак и тряска.Но с моря выглянет рассвет,И кони, упряжь и коляскаНа скалы бросят силуэт.

В первые десятилетия XX века Маршаку довелось пройти суровую школу жизни. Он мыкался по редакциям газет и журналов, предлагал статьи, фельетоны — среди них и стихотворные, и при этом не оставлял мысли об учебе в университете. Но… «после моего изгнания из Ялты поступить в русский университет мне было нелегко, — вспоминал он, — и я решил по примеру многих моих сверстников уехать за границу».

ПУТЕШЕСТВИЕ ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ

(«Софьюшка моя…»)

Летом 1911 года сбылась давнишняя мечта Маршака: редакция «Всеобщей газеты» (она принадлежала издательству «Брокгауз — Ефрон») направила его и Якова Година в качестве собственных корреспондентов на Ближний Восток. Поездка эта оказалась для Маршака судьбоносной по многим причинам. Но прежде всего потому, что во время этого путешествия он встретился со своей будущей женой — Софьей Михайловной Мильвидской.

История их знакомства такова.

Не по-летнему прохладным выдался в Одессе июнь 1911 года. Шумная толпа пассажиров, ожидавших посадки на теплоход, отправлявшийся к берегам неведомой Палестины, гудела, галдела, философствовала, собравшись в группки, вокруг своих чемоданов и баулов с пожитками. Среди отъезжающих привлекал внимание высокий мужчина в огромной черной шляпе с широкими полями — такую обычно носили хасиды. Он сосредоточенно читал молитвенник, но периодически произносил речи, громко, как на митинге.

— Мы проедем через шесть морей, — вещал он хорошо поставленным голосом. — И если даст Бог, на седьмой день будем уже дома. Наш Бог повелел нам в этот день отдыхать.

— Все он знает, — произнес молодой человек в пенсне. На нем был макинтош, а в руках — трость. — Откуда, адон[10], вы взяли шесть морей? Столько нет во всей Европе.

— При чем здесь Европа?! Может, вы думаете, что мы едем в Испанию? Вы не правы. Мы едем в Азию. В Эрец-Исроэль.

Последние слова он произнес так выразительно, что они эхом пронеслись под сводами Одесского морского вокзала. Стоявшая неподалеку от спорящих пожилая пара испугалась, услышав эти слова.

— В какой еще Эрец-Исроэль? Мы с мужем купили билеты в Палестину. Мы поплывем в Иерусалим.

Хасид громко и откровенно рассмеялся:

— В Иерусалим идут своими ногами. И не идут, а восходят. Это называется «алия»! Как же туда можно приплыть на пароходе, если там даже реки нет?

В глазах женщины появилось замешательство. Повернувшись к мужу, она истерически закричала:

— Я же тебе сказала, что нас обдурили! Только бы выманить последние гроши за билеты. И вообще ты никогда не знал, что ты хочешь от жизни, а уж куда ехать — тем более. Не жилось тебе в нашем Овруче! Цадик Исаак Шнеерсон, его дети и внуки так любили наше местечко, и не нужен им был никакой Иерусалим! Ты слышал, там даже нету речки. Тебе, наверное, надоели карасики, которых ловил в Норине наш сосед Мыкыта накануне субботы?! Ты захотел в Палестину, а нас везут в какой-то Эрец-Исроэль. Я даже не слышала, что есть такой город на свете.

Неподалеку от них стояли два молодых человека, выделявшиеся своей интеллигентной внешностью и спокойствием. Один из них решил успокоить разволновавшуюся женщину.

— Не волнуйтесь, мадам, нам предстоит переплыть не шесть морей, а три.

А второй молодой человек с ехидцей уточнил:

— И одно из них — Мраморное.

— Зачем вы меня дурите, молодой человек?! Разве по мрамору могут плыть пароходы?!

Окружающие стали прислушиваться к этому разговору. Молодой человек, пытавшийся успокоить женщину, обратился к своему приятелю:

— Сёма, как тебе нравится наша компания?

На что тот ответил:

— Не волнуйся, Яша, главное, чтобы мы не оказались в одной кают-компании.

Эти молодые люди давно мечтали побывать на Святой земле. Один из них — популярный поэт еще в 1907 году написал такие стихи:

Снится мне: в родную землюМы войдем в огнях закатаС запыленною одеждой,Замедленною стопой.И войдя в святые стены,Подойдя к Ерусалиму,Мы безмолвно на коленяхЭтот день благословим.И с холмов окинем взглядомМы долину Иордана,Над которой пролетелиМногоскорбные века.И над павшими в пустынеПред лицом тысячелетийВ блеске желтого закатаЗарыдаем в тишине.

Наконец была объявлена посадка на пароход, и пассажиры выстроились длинной цепочкой, чтобы по трапу подняться на борт. А когда пароход вышел в море, они собрались в кают-компании. Кто-то пел, кто-то музицировал, а Маршак читал свои стихи. А когда прочел строки:

А назавтра, на рассветеВыйдет с песней дочь народаСобирать цветы в долине,Где блуждала Суламифь…Подойдет она к обрыву,Поглядит с улыбкой в воду —И знакомому виденьюЗасмеется Иордан,

раздались аплодисменты, как это бывает в театре. Декламатор окинул взглядом стоявших вокруг него людей и вдруг встретился глазами с девушкой необыкновенной красоты, с девушкой, казалось, сошедшей с полотен художников эпохи Возрождения. Она смотрела на него, а он на нее, сквозь толстые стекла очков. Она сама подошла к декламатору: