Чудеса привычки - Салях Кулибай

Заявились санитары и, положив Климова на носилки, унесли в операционную. Врач и сестра пошли следом.

Оставшись с глазу на глаз, мы разговорились с Гребенниковым.

— Да, годок, так ты и не сдался! — начал мой друг. — Значит, помогла закалка кавалериста. Другой бы не выдержал. Я все время следил за тобой, боялся, не выдюжишь. Верно, и мои дела не из важных. В пояснице и сейчас сидит осколок, хотя из голени уже и выковырнули, — и восхищенно добавил: — Эх, и врачи здесь! Что бы солдату делать без их заботы!

— В каком мы городе? — поинтересовался я.

— В Мукачеве! Разве не здесь прошла твоя часть?

— Да, да, в Чехословакию мы шли через Мукачево, ночью.

— Мы тоже… Ранило в Михальцах?

— Точно там. Поутру, после той ночи, когда был взорван немецкий склад боеприпасов.

— Выходит, в один день со мной. Склад тот мы подожгли зажигательной миной. Да, вам выпало в тот день на долюшку. Но и немцы получили троекратную сдачу. Два полка за день потеряли.

— Похоже, на днях поведем наступление на Кошице.

Это первые фронтовые новости, о которых я узнал со дня ранения.

Госпиталь размещался в здании бывшего интерната. Наша палата на третьем этаже. Пол паркетный. Стены белые. Потолок с карнизом орнаментирован. Кто лежит в остальных палатах, в какой части города расположен госпиталь, видны ли отсюда городские улицы — мне ничего не известно. Я еще не могу встать на ноги. Мог бы хоть немного двигаться, разве утерпел бы не выйти в коридор, чтобы остановить того, кто пел башкирскую песню, разузнав, кто он и откуда.

Прочитав письмо, Гребенников уставился в потолок. Ему взгрустнулось. Может, на листке письма тоже очерчена кисть ручонки сына или дочери? Очень возможно, что в эту минуту мысленно путешествует очень далеко отсюда, где-нибудь на Аргуни, или едет к семье, или же бродит по Карпатам. А может, просто сожалеет, что ему не удастся уже добраться до фашистского логова, чтобы послать туда одну из последних мин этой войны.

Что ж, у войны свои законы. Смерть там всегда неожиданна и ходит за тобою призраком. Она шутя дырявит твою шинель, котелок с супом, даже пилотку на голове. Как нечистая сила в сказке, она огненной стрелой проносится над твоей головой. Достаточно доли секунды, чтобы оборвать жизнь. Миг — и тебя нет, как бы ни был ты нужен.

В бою смерть похожа на голодную волчицу, которая тебя подстерегает, готовая броситься и разорвать на куски, но боится тебя, пока ты в силе.

Присев на корточки, молодой солдат Парфенов набивал автоматный диск и весело насвистывал какой-то вальс. Мгновенно он опрокинулся. В одной руке он держал магазин, в другой — патрон. Шальная пуля угодила ему прямо в лоб.

Солдат Маркин собрался было под крышу надворной постройки, чтобы выследить замаскированный вражеский пулемет, державший нас под сильным огнем. Маркин прислонил к стене лестницу и полез на сеновал. Вдруг раздался выстрел из пистолета. Маркин мертвым свалился на землю. Сержант Полищук, сидевший возле меня, схватил автомат и разрядил его в невидимого противника. Сквозь редкий жердевой настил с сеновала свалилось пять убитых немцев, видимо, не успевших скрыться вовремя. Шестой сполз оттуда же с поднятыми вверх руками: «Гитлер капут». Полищук поднялся на сеновал. Там он обнаружил ручной пулемет и скинул вниз еще один труп немца. Семерых за одного. Пусть помнят!..

Шумной гурьбой в палату заявилась молодежь — девушки и парубки в национальной одежде украинцев и чехов. У них скрипка, гитара, корзины и свертки с угощением. Среди гостей — пожилой, с сединой, интеллигентного вида человек. На одном рукаве его красная повязка. Он чисто говорит по-русски.

Шефы, оказывается, из соседнего села. Они привезли яблоки, груши, виноград, орехи. Затем спели, сплясали и, тепло распростившись, ушли в другие палаты. Гребенников сказал с неподдельным восторгом:

— Славные девчата, эти чешки и украинки.

В сопровождении Марии Федоровны санитары внесли в палату Климова. Голова его обмотана марлей. Он еще под наркозом. Сестры укрыли Климова простыней и одеялом. Мария Федоровна присела на стул около его кровати, прощупала пульс.

Затем подошла к Гребенникову и ко мне.

— Как дела, молодцы? Климову удалили пулю, теперь он пойдет в гору. А завтра удалим осколок и из вашей поясницы, товарищ Гребенников. Довольно ему мучить вас. А вам, Сергей, надо больше сидеть.

Разумеется, я пытаюсь садиться, даже ходить с помощью Груни. А встану — пол, потолок и стены начинают качаться и кружиться. Я падаю, и Груня спешит уложить меня в постель.

Операция Гребенникова прошла удачно. Через два дня начал вставать и Климов и уже стал улыбаться.

С некоторого времени Груню подменяет медсестра Катя. Она не такая разговорчивая, как Груня, чаще грустна, кажется, вот-вот расплачется. Мы не знали причину ее горя и не расспрашивали девушку. Ясное дело: война, у кого нет горестей.

Как-то, раздавая лекарства, она сама заговорила со мной:

— Вы так похожи на Сергея.

Я смутился:

— И Мария Федоровна говорит то же.

Катя ответила вздохом.

Вечером следующего дня ее сменила Груня. Оказывается, за сутки мы сумели по ней соскучиться. Впервые за многие недели она отлично отдохнула, выспалась и выглядела необычно веселой, рассказывала нам содержание нового фильма: «В 6 часов вечера после войны». Какая она мастерица рассказывать!

— Значит, вернувшись домой без ноги, офицер не захотел показаться любимой девушке, — сказал Климов и замолчал, прошелся по палате, долго простоял у окна. — А вы, Груня, как смотрите на это?

Слегка вздохнув, Груня ответила:

— Случай, конечно, тяжелый, но лучше бы разобраться, а не поступать опрометчиво: ведь его же любят, и он любит.

— Во всяком случае, парень поступил верно. Они уже не ровня, — сказал Климов и прилег, укрывшись с головой.

Во сне он бредил.

Груня читала нам Пушкина. А после вечернего чая уснул и Гребенников.

— Отчего наша Катя грустна? — спросил я Груню.

Ответила она не сразу.

— У нее несчастье. Недавно у нас в госпитале, после операции, скончался ее жених — Сергей, сын Марии Федоровны, — сказала она почти шепотом.

Словно электрический ток прошел у меня пр телу.

— Сергей, сын Марии Федоровны!

— Они познакомились еще в Воронеже, где формировался наш госпиталь. Там и учились в медицинском институте. Сергей ушел на фронт, а Катя стала медсестрой. Судьба свела их в госпитале. Мария Федоровна сама оперировала сына. Но спасти его было невозможно. Он умер у нее на руках. Мать не скоро пришла в себя, поседела за неделю.

Бедная Мария Федоровна! Как я сочувствую ее материнскому горю! Я готов положить свою голову на ее святые