Письма моей памяти. Непридуманная повесть, рассказы, публицистика - Анна Давидовна Краснопёрко
Письма моей памяти. Непридуманная повесть, рассказы, публицистика читать книгу онлайн
Минское гетто до сих пор остается незаживающей раной на теле Европы. В годы Второй мировой здесь гибли тысячи евреев СССР, а также евреи, вывезенные в Минск из Германии, Австрии, Чехии… Еще не все тайны гетто открыты, не все истории рассказаны…
Впервые на русском языке как отдельная книга представлена документальная повесть минчанки Анны Краснопёрко «Письма моей памяти». Когда в Минск пришла война, Анне было почти 16 лет. Она – свидетель, всё видевший, всё помнивший и впоследствии сумевший написать об этом.
Повесть «Письма моей памяти» дополняют партизанские рассказы автора, также впервые публикуемые на русском языке, и ее очерк о Германии. Завершают издание послесловия мужа и сына Анны Краснопёрко о том, как жила семья и как создавалась книга.
В прозе и публицистике, в своих публичных выступлениях Анна Краснопёрко говорила о том, что война выявляет и худшее, и лучшее, что есть в человеке, дает примеры высочайшего проявления духа всех людей, без деления на национальности, – русских, немцев, евреев, белорусов…
В тот момент, когда должна была состояться казнь гауляйтера, я невольно наклонилась влево и приткнулась к плечу соседки, как некогда к плечу Нилы. И в то же мгновение встретилась с удивленным взглядом незнакомой женщины. Я остро почувствовала, как не хватает мне Нилы.
…Я уже знала ту невероятную, хотя и естественную для времен войны историю, происшедшую с ней.
Как только театр вернулся в город, я зашла в дирекцию и спросила про двоюродного брата Нилы.
– Он погиб под Белградом, – сказали мне. – Может, вам дать адрес его матери?
Я долго не шла на ту Кожевенную улицу. Когда же, наконец, отважилась постучать в двери, меня встретила невысокая седая женщина.
С тяжелым чувством зашла я в комнату. Это чувство исчезло не скоро. Наверное, после того, как женщина, наплакавшись, сказала, что очень благодарна мне за это посещение. Она говорила про сына, которого я никогда не видела, показывала фотокарточки, которые собрала по знакомым. А потом я услышала про Нилу…
* * *
Деревня, куда переехала семья Нилы, была небольшой. Все знали друг друга. И приезд людей из города, в голодуху, никого не удивил. Отец Нилы, Федор Павлович, жил здесь у своего брата, занимался хозяйством. Нила помогала ему. Временами она отлучалась из деревни менять картошку на вещи.
На самом деле Нила шла на связь с отрядом.
Мать Нилы, которая до войны была учительницей рисования, часто собирала у себя детей. Те уроки были светлым лучом в жизни деревенской детворы. Единственное, о чем просила мать Нилы, – не писать войну. И дети рисовали деревенскую улицу, поле, лес, делали смешные автопортреты. Особенно любила она Витю Осаенко и не раз говорила, что у мальчика потрясающие способности.
…Это случилось перед самым отходом семьи Нилы в партизаны. Каратели ранили брата Вити Осаенко, который возвращался из разведки в отряд. Он так и умер в полиции, никого не выдав на допросе. Каратели сделали обыск в хате Осаенко. Ничего, кроме Витиных рисунков, не нашли. Но именно рисунки навели на след. Потому что среди них был портрет человека в кубанке с красной лентой. Лицо человека напоминало лицо Федора Павловича…
Полицаи схватили Витю и отца Нилы. Мальчик, захлебываясь слезами, кричал, что схожесть случайная. Федор Павлович успокаивал его. Он говорил, что недоразумение выяснится, что детский рисунок – не основание для расправы. Но, видимо, у карателей были другие доводы…
Нила бежала за отцом и мальчиком до самого леса. Она умоляла карателей, чтобы отпустили, но ее оттолкнули.
Люди похоронили Федора Павловича и Витю. А Нилу – ни живую, ни убитую – так и не нашли.
* * *
Прошли десятилетия. Как-то художница нашей детской редакции, в которой я работала, подала на увольнение. Вместо себя она порекомендовала женщину, которая уже была на пенсии, но согласилась поработать месяца два.
Лицо Марии Карловны, новой художницы, было нервным, нездоровым, со сжатыми губами, и мы удивлялись, когда неожиданно оно делалось открытым и ясным. Мы не знали, есть ли у Марии Карловны близкие, – она никогда не говорила о них. Однажды наша сотрудница рассказала, как мило произносит первые слова ее внук. Мария Карловна легко, открыто засмеялась.
Я спросила:
– У вас тоже есть внуки?
– Дочка, – ответила Мария Карловна и, повернувшись к окну, начала поправлять рисунок.
Она поработала у нас, как и договаривалась, ровно два месяца. На прощание оставила свой адрес и с некоторой неловкостью пригласила заходить.
* * *
Приближалось очередное празднование Дня Победы. На летучке у нас долго обсуждался план номера. На первой странице решили поместить романтический рисунок. Редактор предложил мне обратиться к Марии Карловне.
…Комната как комната. Стол с кистями и красками. Стеллаж с книгами, никелированная кровать, застланная бело-голубым покрывалом. И все же что-то встревожило меня, как только я зашла сюда. Постепенно я осмыслила причину этого беспокойства. На стенах – портреты. Одно и то же женское лицо, только в разных возрастах. Я сидела за столом рядом с Марией Карловной, рассказывала ей о редакционной задумке, а сама время от времени поднимала взгляд на портреты.
Вот девушка с разбросанными по плечам кудряшками. Вот она же двадцати двух лет…
И вдруг я рванулась с места и будто остолбенела у небольшой картины, которая висела слева. Длинная каштановая коса, тонкие руки, что заплетают ее, почти детское лицо с глазами цвета незабудок.
– Нила! Она ваша дочка? Живая?
Я умоляюще посмотрела на Марию Карловну.
Побелевшее лицо, тихий и твердый ответ:
– В сентябре ей будет сорок.
Звенит тишина…
Телефонный звонок разбудил ее. Она вздрогнула, спустила ноги с кровати, долго надевала тапочки. Звонок не умолкал. Нетвердыми шагами подошла к аппарату:
– Слушаю…
– Раиса Адамовна! Привет! Слышите нас?
Голос был низкий, слегка сипящий. Очень знакомый.
Раиса Адамовна напряглась, но вспомнить, чей это голос, не могла.
– Не узнаете? Это я, Виктор… Со Слободы приехал. Мы здесь собрались… Праздник отмечать…
Было слышно – там, на другом конце провода, шумели, пели.
– Виктор? Когда приехал? Где вы собрались? У кого? Видишь – не узнала тебя…
– Мы вас поздравляем. Всем отрядом, всем обществом. Вот послушайте.
В трубке наперебой зазвучали голоса:
– Раиса Адамовна! Поздравляем!
– Спасибо, спасибо… Подождите, не все вместе… Виктор? Витечка!
Больше всего ей хотелось поговорить с ним. Затуманенная память проснулась, возбудилась. Это уже тридцать третье лето, как нет Наташи, как похоронили ее, обессиленную от ран. Она – дочку, он, командир, – жену.
– Витя, родненький, как живешь?
– Я? Ничего… Хотел заглянуть к вам, но не получилось… А как вы, здоровы ли?
Ответа не дослушал.
– Здесь все рвут трубку…
Ей не хотелось прощаться с ним. Но у него таки выхватили трубку.
– Доктор, миленькая, поздравляю!
– Спасибо… И вас поздравляю. А кто же это?
– Не узнали? А ногу мою, наверное, узнали бы…
– Рацевич? Алеша? Ты?
– Ага, я!
Несколько лет назад, в то счастливое время, когда она могла ездить на эти ни с чем не сравнимые встречи, Раиса Адамовна не узнала в лицо своего бывшего пациента. Тогда – он оттянул штанину и показал ногу. Увидев шрам от залеченной раны, она воскликнула: «Это же Алеша! Вот те на: по ноге узнала, по лицу – нет!»
– Как твои дела, Алеша? Как
