Фрунзик Мкртчян. «Я так думаю…» - Кора Давидовна Церетели

вышел человек на сцену – стало тебе хорошо. Ты улыбаешься. Ты смеешься. Хохочешь… Спасибо тебе, Мгер, спасибо тебе, Фрунзик, за смех!

Эльдар Рязанов

Когда мы впервые познакомились, я обратил внимание не только на его самобытную и приятную внешность, но прежде всего на его очень грустные глаза, в которых, казалось, накопилось всё горе Земли. Он внутренне очень серьезен. Самые смешные вещи играет так, что невозможно не смеяться, в то же время остается по-прежнему внутренне серьезным. Это всё идет от большого таланта. Всё у него получается без натуги. И всё он играет так, словно дышит и разговаривает.

Зорий Балаян

Достоинство превыше всего

Убежден, человек этот нисколько не страдал от пресловутых комплексов неполноценности. Вполне философски относился к тому, что многие считали его обладателем большого носа.

Гоголь говорил, что мы не видим наших носов потому, что они находятся на Луне. Пожалуй, исключение тут составляет лишь Мгер: сам признавался, что еще сызмальства больше задумывался не над тем, почему, видите ли, у него нос массивный, а почему это они, носы, у других такие маленькие. Неужели тот факт, что их много, может быть определяющим фактором, критерием красоты? Это что, по принципу демократического централизма, что ли?

А он получал письма от своих многочисленных поклонниц, которые считали его самим совершенством. Одна девушка даже опубликовала в печати такое: «Самое главное у Мгера Мкртчяна – это глаза. Человек или должен иметь такие глаза, как у Мгера Мкртчяна, или не иметь их вовсе». Вот так, категорично!

Какими бы красками ни мазал (выражение Мгера) его режиссер, в кого бы его ни принарядили, как бы ни гримировали, на каком бы языке он ни говорил, всё равно из Мкртчяна выпирает «свое», армянское. И это только делает роль живее, убедительнее.

Он не соглашается с теми, кто считает: артист, мол, просто исполняет музыку по предложенным ему нотам… Озвучивает душу композитора-режиссера. Тогда это было бы лишь делом техники. Настоящий артист «озвучивает» собственную душу. А в душе у него свое «национальное» занимает особое место. Это – его нутро.

…Много лет назад я совершил длительное путешествие по Советскому Союзу вместе с американским писателем Уильямом Сарояном, который часто приезжал на родину, в Армению. В Ленинграде, так уж совпало, по Центральному телевидению показывали «Мы и наши горы». Картину Сароян видел в прошлый приезд, но всё же решил посмотреть еще раз. Я ему переводил с русского на армянский. Как только дело доходило до Мгера Мкртчяна, Сароян поднимал руку. Это означало: «Не надо переводить». Он, оказывается, хорошо понимал все монологи, реплики Мгера… Догадывался по сути, по логике игры, по мимике.

Знаменитому писателю я сказал, что в одном из фильмов Мкртчян бросает фразу: «Русский язык такой богатый, а я бедный». Сароян всё хохотал и просил повторить фразу. Потом он сказал, что у Мгера Мкртчяна всюду в мире такая же слава, как у него самого, у Сарояна. Она, слава, какая-то не шумная, не скандальная, не истеричная, а добрая, вызывающая улыбку.

…В одном из изданий я прочитал: «Мгер Мкртчян – настоящий художник». Справился у артиста, что он об этом думает. Он пожал покатыми плечами и тихо сказал: «Отношусь нормально».

Мгер тогда признался мне, как ему самому хочется, мечтается писать картины, на которых была бы изображена не просто Армения, а его, мкртчяновская Армения. Армения с грустными и в то же время веселыми глазами.

Я ему напомнил слова Паруйра Севака, и они вызвали у него слезы: «Если меня молоть, как пшеницу, то из меня выйдет родина». И рассказал мне о том, как, оказывается, даже пробовал писать. Писать, как говорится, для себя.

Писал, например, о том, что однажды его к себе вызывает сам Господь Бог и говорит: «Давай я тебе покажу одну планету». Подводит Всевышний к распахнутому в своем кабинете окну и показывает рукой на неведомую голубую планету. Я смотрю завороженно, говорит Мгер, на удивительной красоты небесное тело и всё думаю, зачем это Бог мне показывает новую планету. Бог тогда отвечает, что на ней, на той планете, живут Бах и Бетховен, Моцарт и Микеланджело и еще многие другие гении. Потом он мне говорит: «Хочешь, и тебя пошлю туда?» Мгер сделал паузу. Мне, не скрою, было интересно узнать, что же он ответил Всевышнему. Оказывается, он упорно отказывался от голубой планеты. Она же слишком маленькая. И ему, мол, пришлось бы там, в тесноте среди гениев, спорить и бороться за свое бессмертие. Тогда Всевышний, посерьезнев, говорит: «Там сейчас находится твоя родина и там находится твоя мать». На этом Мгер закончил рассказ, который не нуждается в комментариях.

…Как то великий художник Мартирос Сарьян справился у Мгера, откуда тот родом.

– Трудно сказать, варпет34 – ответил Мгер. – Отец из Муша, мать из Вана, сам я родился в Ленинакане, живу в Ереване…

– Так ты и есть настоящий армянин! – перебил его Мартирос Сергееевич. – Если народ – солнце, то твоя биография – это капля воды, которая отражает его лучи.

Мне всегда очень импонировало ярковыраженное чувство собственного достоинства Мгера. Создавалось ощущение, что он всю жизнь, по-чеховски с самого детства только и занимался тем, что убивал в себе раба.

Родители его чудом уцелели во время геноцида армян в Османской империи. И трудно представить, как сложилась бы их судьба, если бы им не удалось каким-то чудом добраться до Армении, где в то время были организованы приюты для несчастных беженцев. С детства у мальчика была одна цель: «вырвать из себя и выбросить страх» (выражение Мгера). Тот страх, который навеки поселился в глазах его родителей.

Может, потому его так рано тянуло на сцену. Может, потому ему хотелось играть не суперменов, не Давида Сасунского, а маленького человека с грустными глазами, который борется за свое место под солнцем. Человека грустного, но неунывающего.

«…Я ненавижу трусость. Даже, если хотите знать, боюсь трусов. Ведь трус способен на всё. На предательство – прежде всего. Трус бывает жестоким», – так говорил мой дед, дедушка Маркос. Слова эти я передал Мгеру. И мы с ним проговорили об этом весь день. Пачку сигарет искурил он тогда.

Начал Мгер с того, что дедовской концепции нужно непременно найти применение в театре. А затем без устали стал говорить о театре. Это его постоянная, излюбленная тема.

Театр как человек, рассуждал он… Он тоже может быть аморальным и даже трусливым. Не стараться