Курт Воннегут - Вербное воскресенье

Хороша ли эта книга? Да. Она превосходно написана и читается на одном дыхании. Она прозрачна и многогранна, как бриллиант. Терпение и сосредоточенность мистера Хеллера настолько очевидны, что становится ясно: роман «Что-то случилось» написан именно так, как он задумал.

Реклама будет изображать эту книгу не такой, как она есть, — меня это не пугает. Я уже видел британские рекламные материалы, в которых говорится, что мы так ждали новую книгу Хеллера потому, что хотели снова посмеяться. Что ж, неплохой способ заставить людей прочесть одну из самых депрессивных книг в истории.

«Что-то случилось» так отчаянно пессимистична, что ее можно посчитать смелым экспериментом. Изображение крайней безнадежности раньше принималось лишь в малых дозах, в форме рассказов, таких как «Превращение» Франца Кафки, «Лотерея» Ширли Джексон и «Похмелье» Джона Д. Макдональда. Насколько я знаю, Джозеф Хеллер стал первым крупным американским писателем, который решился развернуть тему трагической безысходности в целый роман. И, что уж совсем рискованно, его герой, Слокум, практически не меняется на протяжении романа.

Одна дама средних лет, только что прочитавшая «Что-то случилось» в гранках, сказала мне, что эта книга — ответ на обильно представленные в последние годы романы авторов-женщин про пустоту и неблагодарность жизни домохозяйки. Слокум словно отвечает, что несчастлив ничуть не меньше, чем женщины вокруг него. В конце концов, его жене приходится приспособляться лишь к одной форме ада, домашней камере пыток в Коннектикуте, где и он вынужден терпеть мучения по ночам и выходным, когда он не изменяет жене. Но Слокуму нужно еще и сидеть в конторе, где боль изливается на те нервные центры, что были упущены домашними палачами.

(Место работы Слокума, кстати, не названо, как и вид деятельности фирмы. Но я попросил друга, который дружил с приятелем знакомого мистера Хеллера назвать работодателя Слокума. Мистер Хеллер ответил со всей возможной готовностью и откровенностью: Time Inc[7]. Приоткрыл занавес.)

Мистер Хеллер не желает привязывать консервную банку к хвосту чего-то определенного, вроде компании со знакомым названием, он также выше чемпионата обвинений, который в наши дни разгорелся между мужчинами и женщинами. Свою книгу он начал в 1962 году, с тех пор много чего произошло — войны, конфликты, кровь. Но герой Хеллера Слокум глух и слеп ко всему. Он получает сигналы из трех источников: работы, памяти и дома.

И вот на основании этих трех сигналов Слокум со всей серьезностью делает вывод:

— Наш мир никуда не годится. Совершенно отжившая идея.

Очень черный юмор, только без юмора.

Я напомню, что во Вторую мировую Роберт Слокум служил в частях ВВС, расквартированных в Италии. Особенно ему нравилось демонстрировать свою неувядающую мужественность местным проституткам. Его сослуживцем был Джон Йоссариан, герой романа «Поправка-22», позже Слокум потерял его из виду.

Эта книга не получит быстрого признания. Она будет вязко, с трудом набирать популярность. «Поправку-22» массы заметили только через год после выхода. Я сам отнесся к ней настороженно. И сегодня я снова настороже.

Неловкость, которую многие ощутят при чтении «Что-то случилось», имеет глубокие корни. Книги Джозефа Хеллера вообще нелегко любить, ведь он, осознанно или нет, является творцом мифов. (Сделать это, кстати, можно и став последним и лучшим пересказчиком старинного сюжета.) «Поправка-22» стала главным мифом про войну американцев против фашизма. «Что-то случилось», если пробьется, будет главным мифом о ветеранах из среднего класса, которые вернулись домой и стали главами ячеек общества. Предложенный им миф гласит, что такие «обычные» семьи трагически уязвимы и хрупки. Он гласит, что главы семей берутся за непрестижную или просто тупую работу, чтобы заработать как можно больше денег для своих маленьких семей, и пытаются на эти деньги купить себе безопасность и счастье. В результате они потеряли чувство собственного достоинства и волю к жизни. Теперь они ужасно устали. Принять новый миф о себе — все равно что упростить свои воспоминания, поставить подтверждающий штамп на словах, которые в скором будущем могут стать эпитафией нашей эры. Мне кажется, именно поэтому критики часто ругают поначалу самые выдающиеся романы, поэмы и пьесы и восхищаются другими, более слабыми творениями. Рождение нового мифа наполняет их первобытным ужасом, ведь миф силен. Так вот, я подавил свой собственный ужас. Я бесстрастно оценил «Что-то случилось» и теперь уверен, что эта книга покажет будущим поколениям жутковатый итог пережитого нашим поколением бесконечно умных белых мужчин и что мы, сидя в клетке собственных переживаний, сделали со своей жизнью.

Еще я рассчитываю на обратную реакцию. Думаю, что более молодым читателям Роберт Слокум понравится — ведь он не может быть таким моральным чудовищем и социальным слизняком, каким хочет казаться.

Люди намного моложе меня, вероятно, даже смогут по-доброму смеяться над Слокумом — непосильная для меня задача. Они сумеют разглядеть комичное в его трагической и глупой вере в собственную ответственность за счастье и беды членов его маленькой семьи.

Они смогут разглядеть благородство в этом старом солдате, которого старение и гражданская жизнь превратили в эмоциональную развалину.

Что касается меня, я не могу улыбаться, когда он говорит, надо полагать, о позах, в которых спит:

— Я… сменил позу эмбриона на позу трупа.

И я так хочу, чтобы Слокум сказал что-то хорошее про жизнь, что вижу надежду в строках, за которыми есть только ирония, как, например, тут:

— Наконец-то я знаю, кем хочу стать, когда вырасту. Когда вырасту, я хочу стать маленьким мальчиком.

В самой, наверное, запоминающейся своей тираде Слокум скорбит не о своем поколении, а о следующем, в лице своей угрюмой дочери-подростка:

— Жила-была некогда в моем доме крохотная веселая девчушка, сидела на высоком детском стульчике, со вкусом ела и пила, то и дело заливалась радостным смехом; теперь ее у нас нет, и след простыл.

Мы читаем эту затянутую книгу, хотя в ней нет взлетов и падений, у нее не меняется настрой и язык, просто она построена на тревожном ожидании. Мы мучаемся догадками — в какую из множества возможных трагедий выльется такое количество человеческого уныния? Автор делает хороший выбор.

Я думаю, что это самая запоминающаяся и поэтому самая распространенная вариация известной темы, она открыто говорит то, на что другие только намекают, а более сентиментальные вариации и вовсе изо всех сил стараются не намекать: многие жизни, по стандартам людей, которые их проживают, просто того не стоят.