Александр Башлачёв: человек поющий - Лев Александрович Наумов

звонит: «Я сдал на “пять”». Дальше: «Я сдал на “пять”». Дальше: «Я сдал на “пять”». Остался последний экзамен по немецкому языку. «Я даже учить его не буду». Я говорю: «Поучи, мало ли что». Звонит: «Четыре». В любом случае, он набрал намного больше проходного балла, даже зачисления ждать не стал, приехал домой. И тут — срочная телеграмма: «Если вы к такому-то дню не приедете, мы вас отчисляем», — их 26 августа уже отправляли в колхоз, а тут ехать около полутора суток. И он уехал».

Как иногороднему студенту, университет выделил Башлачёву жилплощадь в общежитии № 3 (на улице Большакова, дом 79) в комнате № 225, вместе с другими ребятами. При этом он пытался снять отдельное жилье.

Александр Смирнов и Максим Пермяков тоже уехали из родного города. Они отправились в Кунгур, учиться в художественном училище. Этот город в Пермской области находится по дороге из Череповца в Свердловск, если ехать на поезде. Башлачёв нередко приезжал к ним в гости, они тоже навещали его. Иногда ребята вместе ездили домой или из дома. Однажды в Свердловске они втроем пошли в пельменную, им не хватило денег, чтобы расплатиться, пришлось на несколько часов оставить Максима в залог. Во время одной из таких поездок Александр написал стихотворение «Разлюли-малина (из жизни кунгурских художников)».

В частности, 15 ноября Башлачёв ездил в Кунгур, откуда вернулся в Свердловск. Позже из Свердловска он написал маме письмо, в котором расспрашивал про подписку на литературу и рассказывал о своей поездке: «Ты уж не очень, прошу тебя, не очень обижайся на меня за мое в высшей степени свинское молчание. Вообще, рекомендую привыкнуть, что у меня все нормально и всего вдоволь, ни в чем, за исключением времени, не нуждаюсь... Живу пока в общежитии полулегальным образом[78], может быть, сегодня еще что-то будет из квартир, припишу в конце... Вступил в профсоюз... Съездил к Максиму [Пермякову] в Кунгур. Город у них, конечно, безобразный, в отличие от Свердловска. Здесь мне всё хорошо, всё нравится, всё нормально. Как Маяковский? Попробуйте подписаться на Гоголя... Я слышал еще что-то о Достоевском... P. S. Посылаю полный конверт воздушных поцелуев. Ловите их по комнате».

Когда Александр приезжал домой в Череповец, он, конечно, встречался с друзьями. Светлана Шульц вспоминает: «Иногда мы с ним сидели у памятника Верещагину на аллейке, и однажды он сказал мне такую фразу, что он не будет жить долго».

1979

Ирина Корниенко, учившаяся на курс старше Александра, предложила ему сочинять роман в письмах. Несколько его писем сохранилось, первое из них датировано «9 января нового стиля 1979 года от рождества Христова». «...Наши отделения для корреспонденции в университете имеют завидное по своему постоянству обыкновение оставаться для нас пустыми — и для Вас, насколько я понял, это тоже иногда бывает важно...» Господин «N» писал госпоже «К» в некий несуществующий, романтический мир прошлого, в котором имя было не нужно, хватало одной буквы, так как в нем их было всего двое на всё то множество строк, которые они написали. Из письма Александра: «Верю ли я в рок? Да, я верю в рок, маленькая язычница, как склонен верить во все мистическое. Это объяснить несложно — одно из самых величайших мучений (не единственное, впрочем), что я вынужден выносить в этом мире, — есть постоянная, хроническая ностальгия по чуду, отсутствие чудес, и бога... и дьявола...»

В Череповце друзья за глаза называли Александра «Ба́шликом». В университете, кроме романтичного обращения «Господин N», бытовали и новые неблагозвучные клички — «Башлык»[79] или «Башла́к». Возможно, из-за антипатии к таким прозвищам Башлачёв придумает себе позже сокращенное имя СашБаш. А может быть, и нет.

Существенным шагом для Александра стало начало сотрудничества с череповецкой группой «Рок-Сентябрь» в качестве автора текстов песен. Сергей Герасимов: «В то время у меня появилась мысль сделать что-то музыкальное у нас в городе. У меня были друзья, замечательные музыканты, мы еще с детства знакомы: Слава Кобрин и Саша Пугачев. После того, как я узнал, что Саша [Башлачёв] пишет неплохие стихи, я переговорил с ним по поводу перспективы создания самобытной рок-группы. Он был не против. Более того, воспринял это с большим энтузиазмом. Тогда вообще было престижно, чтобы у группы была своя музыка и свои стихи. Не переигрывать что-то, как, например, ансамбль «Самоцветы», а именно все свое. Все были только «за», и я их познакомил. У нас [в Череповце] во Дворце строителей открыли дискотеку, и я был первым диск-жокеем города. Была еще одна база — так называемый Дом культуры. Там очень хорошо получалось: уходил директор, а на его место вставал отец Славы Кобрина, Михаил Матвеевич. Но там тогда играла другая хорошая группа под названием «Белые Грифы». Старшее поколение, в общем, неплохие музыканты. Они переигрывали «The Beatles», «The Rolling Stones», советские шлягеры, своего у них почти ничего не было. Когда директором стал Михаил Матвеевич Кобрин, «Грифов» сместили, меня взяли туда вести дискотеку, я уже в двух местах ее вел. Встал вопрос, как сделать так, чтобы на танцах заиграла группа. И вот тут возникла идея совместить дискотечную музыку с живой: полчаса, скажем, будет дискотека, полчаса — выступление музыкантов. Я предложил название этому мероприятию — «диско-марафон», предлагал назвать так и группу. Но ребята остановились на названии «Сентябрь» (первоначально — «Диско-Сентябрь», а позже — «Рок-Сентябрь»). В середине семидесятых я познакомился с Валерой Цакадзе[80] — участником полуподпольной питерской рок-группы «Апрель», потом познакомил их с Кобриным. Валера вместе с Виктором Решетниковым[81] много помогали в части приобретения инструментов и аппаратуры для группы. То, что делал «Апрель», вызывало у нас тогда восхищение и, может быть, это навеяло название «Сентябрь». Хотя есть еще одно обстоятельство: сентябрь 1979 года — месяц официальной организации группы. Так появились диско-марафоны с участием рок-группы «Сентябрь». Успех был ошеломляющий! Мы работали два раза в неделю: четверг и воскресенье, если память мне не изменяет. Постоянные аншлаги! Уж не помню, сколько человек вмещал зал (рассчитан на 400, но входили все 500, а то и больше), но еще стольким же билетов не доставалось. На второй этаж пролезали по водосточным трубам. Саша писал тексты. Часть музыки была написана Кобриным и бас-гитаристом Хакманом, а часть, скажу честно, была передрана с венгерских групп». По воспоминаниям Марины Зиничевой, Башлачёв и Кобрин сразу подружились и много времени проводили вместе.

Сергей Герасимов: «В октябре группа участвовала в смотре-конкурсе вокально-инструментальных ансамблей в