Леонид Соболев - Зеленый луч

- Да я учиться и не отказываюсь, товарищ капитан третьего ранга, сказал Решетников, удивленный резкостью, с которой Владыкин его отчитал. - И самонадеянности во мне никакой нет, наоборот...

Но тут он снова чихнул, что на этот раз оказалось вполне кстати: по крайней мере, он имел время сообразить, что говорить сейчас о потере им всякой надежды стать когда-либо настоящим командиром, пожалуй, не очень-то выгодно, - и повернул фразу на ходу:

- Наоборот, я очень ему благодарен за поддержку... Только боюсь, он так меня к помочам приучит, что я потом и шагу без него не сделаю.

- Ну и грош вам цена, - спокойно сказал Владыкин. - По-моему, если у человека есть характер, он в лепешку расшибется, чтобы такую опеку поскорее с себя скинуть.

Решетников обрадовался, что разговор подходит именно к тому, что ему нужно, но Владыкин продолжал:

- Я, например, своего Родина чем с себя скинул? Как бы это сказать... стрельбой по площадям... Вот увижу, он стоит и, скажем, на механический лот смотрит, а у меня внутри уже все томится. Понимаю, что он, старый черт, у него в самых кишках что-то приметил и сейчас меня носом ткнет. Ну, с отчаяния возьмешь и прикажешь: "Товарищ главный старшина, надо лот разобрать, тросик смазать и барабан покрасить. Смотрите, в каком он виде!.." Так сказать, вроде стрельбы по площади: куда-нибудь да попадешь... И точно, он, оказывается, и собирался предложить именно тросик промазать, да уж поздно: инициатива-то за мной осталась, за штурманом!.. Вот так и привык к решительности. И подмечать все научился. Ходишь и думаешь: неужто он раньше меня что-нибудь заметит?.. Да чего вы все время чихаете? - вдруг посмотрел он на лейтенанта. - Ночью, что ли, простыли, небось голым выскочили?

- Да нет, - сказал Решетников, закрыв лицо платком: признаваться в своем упрямстве с регланом, пожалуй, не стоило.

- Хватите на ночь сто грамм, да побольше, и горчицы в носки насыпьте, пройдет, - посоветовал Владыкин, на все имевший ответ. - Так вот... Будьте вы смелее, инициативнее. Над пустяками не раздумывайте, быстрее решайте. В мелочах ошибаться не бойтесь, убыток небольшой, а мелочи вас приучат и в крупных делах смелее решать... Да он вас и поправит, Хазов-то, поправит тактично, осторожно, в этом я вам ручаюсь. Оно и лучше, чтоб он вас поправлял, а не подсказывал. Понятно? А обижаться на него нечего: он для вас все то делает, что хороший коммунист должен делать для комсомольца и опытный моряк для такого... ну, скажем, молодого моряка, как вы. Чего ж вам еще надо?

Решетников собрался сказать, что надо-то еще очень многое: самому почувствовать в себе ту смелость, решительность и самостоятельность, которые он в нем предполагает. Но это опять упиралось в ночные мысли, говорить о которых было нельзя, чтобы не погибнуть в его глазах окончательно. Однако, представив себе, что разговор сейчас кончится ничем и ему придется вернуться на катер, где ждет его Хазов и все связанные с ним неприятности, он поднял глаза.

- У меня есть предложение, товарищ капитан третьего ранга... Может быть, вы и согласитесь...

- Самостоятельное или тоже боцман подсказал? - весело улыбнулся Владыкин.

- Да нет... Самостоятельное... - не в тон ему серьезно ответил Решетников и начал излагать свой план. Но по мере того как он говорил, вся убедительность и логичность ночного проекта исчезали вместе со сползающей с лица Владыкина улыбкой.

- Так, - сказал Владыкин, когда он закончил, и стал долго закуривать папиросу. Потом защелкнул зажигалку и внимательно посмотрел на Решетникова. - Значит, в кусты?

- Почему же в кусты? На любом другом катере...

- На другом катере вам механик будет жизнь заедать, на третьем помощник. Так и будете катера менять, словно сапоги, - искать, который не жмет?.. М-да... Решение, и, видно, самостоятельное...

Лейтенант почувствовал, что краснеет, и с отчаянием подумал, что остается одно: признаться и просить вернуть его на крейсер.

- Ну ладно, - сказал вдруг Владыкин жестко. - Я вам карты открою, чтоб понятнее было.

Он посмотрел в сторону, как бы обдумывая, с чего начать, и Решетников насторожился.

- Меня что в вас заинтересовало то, что я в вас любовь к катерам почувствовал. Помните, как вы мне о пятьсот девятнадцатом рассказывали? Я вам тогда сказал: хорошо, когда человек твердо знает, чего он хочет. А сейчас я этой твердости в вас не вижу. И пожалуй, скоро так обернется, что мне будет все равно, есть на свете лейтенант Решетников или нет... Ну, это пока мимо... Так вот. Вы о катере мечтали и думали, что вам катер на блюде поднесут. Так, понятно, не бывает. Я о вас с контр-адмиралом поговорил - бой ваш на пятьсот девятнадцатом в вас кое-что показал... Дали вам время с катерами ознакомиться. Все-таки месяца четыре вы артиллеристом там были, значит, вопросы техники да и тактики катерной освоили, и, знаю, освоили неплохо... К тому времени этот случай у нас вышел... с Парамоновым...

Он замолчал, и Решетников почувствовал, какой потерей была для командира дивизиона гибель Парамонова. Потом Владыкин поднял голову и посмотрел лейтенанту прямо в глаза:

- Так вот. Я все это время о вас соображал и выбирал, какой катер вам дать. Ну и дал парамоновский катер. Поняли вы, что это за катер?

- Понял, - тихо ответил Решетников.

- Знаю, что поняли. И за портрет вам спасибо... - Он невесело усмехнулся. - Вот вы говорите, учиться... Этим портретом вы меня многому научили. Я приказал ввести на дивизионе в традицию: чтобы на каждом катере портреты погибших героев были. Память о них боевая...

Он опять помолчал.

- Так вот... А почему именно этот катер? Не только потому, что на нем вам легче в первый бой пойти - не гастролером, а настоящим командиром. А потому еще, что на нем такой боцман, как Никита Петрович Хазов. Я вас в верные руки отдал, и в какие руки!.. А вы...

Он не договорил, заметив, что Решетников помрачнел и, видимо, принял упрек всем сердцем. Потом открыл ящик стола и вынул папку, на которой была наклейка "На доклад контр-адмиралу", сделанная, как и все владыкинское, с аккуратным и скромным щегольством.

- А Хазова из-за вас я в продвижении задержал. Это вам тоже нужно знать, коли разговор всерьез пошел. Читайте.

Решетников взял листок. Это был заготовленный приказ по базе о том, что за отличные боевые заслуги и проявленные знания старшина первой статьи Хазов Н.П. назначается помощником командира "СК 0944" с присвоением в не очередь звания мичмана. В заголовке приказа стоял прошлый месяц, но числа и подписи не было.

- Если бы Парамонов из боя вернулся, это было бы подписано, понятно? сказал Владыкин, взяв обратно приказ. - Но когда он... когда с ним это случилось, речь зашла о вас, и я контр-адмиралу доложил, что приказ придется пока задержать. Одно дело - быть Хазову помощником у Парамонова, а совсем другое - у вас. Вы его ничему не научите и ничем на первых порах не поможете. Да и для вас лучше: боцманом он вам больше даст, чем помощником. Боцманом - он король, а помощником - сам еще цыпленок. И для катера лучше, а то и помощник учиться будет, и командир, и новому боцману к команде привыкать. Этак у нас не боевой корабль получится, а неполная средняя школа... Ну, а дать ему только офицерское звание и оставить при вас боцманом - обратно не выходит. Не тот эффект получается: этот приказ должен был всем катерным боцманам перцу подбавить, ну и гордости: вот, мол, как наши на мостик прыгают! И боцмана веселей бы служили. Понятно?