Леонид Горянов - Новеллы о вратаре

Эту труднейшую и ответственную роль в сборной Австрии поручили на чемпионате мира мне. Именно в силу этого товарищи по линии нападения очень часто играли на меня, требуя одного: чтобы я забивал мячи в ворота соперников.

Я знал, что именно от меня, прежде всего, ждут результата.

Могу сказать сейчас, с дистанции прошедших лет, что в игре против сборной СССР я делал все, что мог. Во всяком случае, нисколько не жалел себя. И не только моя вина в том, что не удалось забить гола. Помешал мне это сделать ваш голкипер.

Уже на первых минутах матча я несколько раз то сам пробивался в штрафную, то проходил на ударные места в результате комбинаций, разыгрываемых моими партнерами. Четыре раза посылал мяч в «недосягаемые» места, но Яшин совершал головоломные прыжки и отражал угрозы.

Внезапно последовала контратака советских футболистов, стремительная двухходовая комбинация, и мы оказались в роли догоняющих — 0:1.

Я должен признаться, что этот столь неожиданно пропущенный гол буквально разъярил нас. Мы бросились на штурм, вели его весь первый тайм и продолжали после перерыва.

Не знаю, стоит ли описывать, как часто атаковали мы ворота советской сборной и как героически — иначе не назовешь — защищал их Яшин. Сейчас трудно вспомнить все детали, но одно могу сказать точно: его игра обескураживала. Невольно начинал думать, что с ним ничего не поделаешь. Ведь мы буквально не уходили из зоны штрафной площади, обстреливали ворота из самых различных положений, а Яшин держал счет на нуле. Я не очень люблю красивые слова, но в данном случае именно голкипер несколько раз (Сколько? Точную цифру не назовешь) спасал свою команду, показывая настоящие футбольные чудеса.

Представьте, в какую-то долю секунды мне удается проскочить на резкую низовую передачу слева, резкую, как удар кинжала, и подставить ногу. До ворот четыре метра, не больше. Мяч круто меняет направление и пулей летит в их зияющее чрево. Кажется, ничто не может его остановить. Но Яшин реагирует на удар и в почти немыслимом броске достает мяч. Мне остается только схватиться за голову. Стадион ревет от восторга. А я буквально, извините меня за это слово, вою от досады, от сознания бессилия в борьбе с этим человеком.

На этом моменте я бы хотел заострить ваше внимание. О Яшине написано, в основном журналистами, очень много восторженных слов. Но истинную цену этому человеку может знать только тот, кому доводилось играть против него. Он раздражал, заставлял волноваться, приводил то в уныние, то в ярость, то есть он лишал спокойствия — этого бесценного для каждого игрока состояния. При этом сам оставался предельно невозмутимым.

В матче, о котором я рассказываю, случилось и такое: кто-то из ваших защитников, окруженный тремя нашими игроками, решил не искушать судьбу (дело происходило в штрафной площадке) и отбить летящий на него мяч за лицевую. Но ему помешало волнение и, конечно, наши игроки. И «срезанный» мяч пулей полетел прямо на перекладину. Мы с надеждой следили за ним, хоть на этот раз улыбнулось счастье. Но его опять отнял ваш голкипер. Он увидел опасность, успел снова прыгнуть и вытащил безнадежный мяч. Другой бы после этого нещадно обругал виновника, хотя бы для того, чтобы «показать себя». Ваш голкипер как ни в чем не бывало отослал мяч на свободное место.

Это спокойствие, почти нечеловеческое хладнокровие, невозмутимость, по-моему, самые сильные качества Яшина. Во всяком случае, на меня они произвели неизгладимое впечатление. Такого я не испытывал никогда больше: ни до встречи с ним, ни после.

Прошло еще несколько минут и в ворота сборной СССР, за явную грубость одного из ваших защитников, снесшего прорвавшегося в штрафную Кернера, был назначен одиннадцатиметровый. Судьба еще раз предоставляла нам возможность спасти матч.

У меня дома есть, как, вероятно, и у многих других спортсменов, альбом с вырезками из газет, в которых говорится обо мне. В одной из статей по итогам сезона 1957 года меня называли «королем штрафных». Сообщалось, что, играя за свой клуб «Виенна», я из двенадцати одиннадцатиметровых, которые доверяли мне пробить в сезоне, все до одного реализовал. И это в самом деле так. Более того, до поездки в Швецию я не представлял, как форвард, играющий в классной команде, может не использовать такой блестящей возможности забить гол.

Поэтому, когда команда поручила мне право на удар, я отнесся к этому сравнительно спокойно — настолько, насколько можно было быть спокойным в этом крайне неспокойном матче.

Но когда судья стал в наступившей тишине отсчитывать шаги, сознание впервые — за всю мою, правда, еще не такую богатую тогда игровую практику — подсказало: «А ведь с этим вратарем все будет обстоять сложнее, чем тебе это кажется».

Я стал наблюдать за ним. Он деловито прохаживался по линии ворот, потом занял место в центре. Посмотрел в сторону, шагнул вправо и где-то метрах в полутора от себя поднял не то какой-то камушек, не то шип от бутс. И снова вернулся на свое место.

Казалось бы, ничего особенного он не сделал. Но этот безобидный эпизод вывел меня из равновесия. Ведь я думал бить именно в ту сторону, где Яшин только что готовил себе место для приземления. Я стал уверять самого себя, что это чистейшая случайность, но кто-то внутри шептал мне совсем иное: видишь, какая у него интуиция. Нет, дружок, так просто его не возьмешь…

Я потерял спокойствие и стал панически соображать, в какой же все-таки угол бить. В какой? Чтобы ответить самому себе на этот вопрос, нужно было предельно точно оценить обстановку. И я взглянул вперед. Взглянул на Яшина.

Повторяю, это был не первый в моей спортивной жизни случай, когда я выполнял пенальти. Я отлично помню, как вели себя в эти мгновенья вратари. Одни нервно покачивались из стороны в сторону, словно пытаясь «укачать» стоящего перед ними игрока, другие готовились после удара сорваться со своего места навстречу мячу, третьи переминались с ноги на ногу…

Яшин застыл в воротах, как изваяние. Никогда мне не приходилось видеть более невыразительной позы и такого спокойного, даже жестокого взгляда. Пригнувшись и устремив неподвижный взор на лежащий на специальной белой отметине мяч, советский голкипер как бы отрешился от всего на свете, кроме него. Как ни мало было времени, отпущенного в мое распоряжение, я успел подумать: «Как много я бы отдал, чтобы заглянуть сейчас в его душу». Но Яшин был непроницаем. Ко многим его достоинствам, открытым нами в ходе игры, надо добавить еще одно: превосходное умение не выдавать своих чувств, своего состояния.

Я наблюдал за ним, стараясь заметить в его поведении какой-нибудь штрих, который бы подсказал мне правильное решение, но тщетно. Раздался свисток. Огромным усилием воли я сбросил на валившуюся на сердце тяжесть. Разбежался и ударил по мячу, вложив в этот удар всю силу, всю злость и жажду гола.