Владислав Бахревский - Виктор Васнецов

Сияя, как самовар, явился из очередного поиска с отпечатками рака-мечехвоста и чешуйчатого растения, похожего чешуйками на ананас.

– Ишь какая забава! – удивлялся Максимов. – А ведь и впрямь чудо-юдо. Все жило, цвело – и каменьем обернулось!

– А я бы хотел окаменеть! – Синие глаза Аполлинария становились совсем детскими. – Ведь это все-таки не исчезнуть… Без следа.

– О голубчик! – улыбался Максимов. – Исчезнуть, пожалуй, мудрее. Плохо ли стать – землею, тем, что начинается – мир божий.

– Глупые разговоры какие-то! – хмурился Виктор. – Окаменеть ему втемяшилось! Ты живи, пока живется. Живи, твори, радуйся белому свету, и сам его радуй.

Жена Максимова была красива простотой. Поглядишь – лицо совсем не выдающееся, проще не бывает. И только потом сообразишь – да оно же прекрасно! Никакой в нем натуги, надуманности или хотя бы самой невинной неправды, того же лукавства. Уж такая вот я!

– Ах, какой молодец наш Вася! – шепнул брату Виктор. – Какую красоту углядел. Это же истинно русская красота.

Жили Максимовы славно. Жили, не делая будущему никаких заказов.

Еда была деревенская: щи, каша, молоко, сметана. Молочка любили попить на сон грядущий. Виктор – парного, из-под коровы, Аполлинарий – холодного, чтоб зубы ломило, со льда, чтоб сливки на два пальца.

Максимов пил молоко, прикусывая хлебом, посыпанным крупной солью.

Солнце стояло над рекою, словно призадумавшись – уходить не уходить. Воздух был розовый, липой пахло, пчелы гудели.

Максимов с гостями сидел на террасе. Покуривали, ждали коров, молока.

К крыльцу подошли мужики, поздоровались.

– Василь Максимыч, а мы к тебе! Картину глядеть. Максимов обрадовался, здоровался с мужиками за руку.

– Вот знакомьтесь, – говорил он мужикам, – мои товарищи-художники. Братья Васнецовы.

– Так мы ж понимаем! – кивал жидкобородый, щербатый, совсем молодой еще мужик. – Мы ж любопытствовали, у них тоже складно выходит, очинно похоже!

– Ну, робята! – сказал Максимов, дурачась. – Пошли. Только уж уговор – говорить правду. Плохо так плохо. Жалеть не надо.

– Это мы понимаем, – согласился щербатый. – Лучше уж среди своих побитым быть, чем на весь Петербург осрамиться.

– То-то и оно! – Максимов, обнимая мужиков за плечи, повел их в холодную избу, где у него была устроена мастерская.

Свету было еще достаточно, но Максимов зажег лампу. Он волновался, и не сразу стекло вошло в гнездо. Картина стояла на мольберте. Мужики обступили ее, замолчали.

– А ведь подходяще! – сказал самый старший, с седыми космами над ушами. – Подходяще, Максимыч!

– Все как есть правильно, – подтвердил кудрявый, похожий на Максимова мужик, широкоротый и с такими лукавыми глазами, что глянешь и поймешь – обдурит.

– Колдун-то вылитый Анисим, – ахнул щербатый. – Скажи спасибо, что помер. Узнал бы про твое дело – не поздоровилось бы.

– Килу, что ли, подвесил бы? – поинтересовался Максимов.

– Он чего хошь мог подвесить.

Мужики смеялись, прикрывая ладонями рты.

– А почему думаете, что это колдун? – спросил Виктор Михайлович.

– Ну а кто ж?! – удивился щербатый. – Ишь как все всколыхнулись. А ведь свадьба. Веселье. Да ведь и по фигуре видать – вылитый Анисим.

– Кто этот-то у тебя, с женихом-то рядом? – спросил старший.

– Дружка – хозяин застолья.

– Эк, выдумал! Да разве ему тут место? Это место почетное, для самого выдающего старика.

– А дружку-то где такого нашел?! – фыркнул щербатый. – Морда кислая, и ведь зеленый совсем. Дружка, глякось, вот он!

Указал на лукавоглазого.

– Петр – конечно! – согласился старший. – Он и в самом деле – дружка, на все свадьбы зовут.

– А почему? – спросил Аполлинарий.

– Лицом вышел. Лицо веселое! – серьезно объяснил старший. – Ты-то вон и румян, и пригож, а для дружки не годишься. Как девица стыдлив. Дружка – это, брат, оторви да брось!

– Ну чего плетешь! – сдвинул брови «дружка», но тотчас сверкнул такой улыбкой, что и все улыбнулись.

– Согласен, братцы! – Максимов вдарил с мужиками по рукам, словно сторговался. – Но уговор – «дружка Петр» посидит завтра у меня в мастерской, с него буду малевать, чтоб по-вашему было.

И снова, теперь уже с дружкой, ударил по рукам.

Сидели допоздна на террасе. В темном воздухе носились то ли ласточки, то ли мыши летучие.

– Я в детстве больше всего лихоманки боялся, – сказал Виктор, – наша стряпуха страстей всяких знала множество. По сей день помню. На Новый год, дескать, морозы добираются до самого ада и выгоняют лихоманок па землю. Вот они и льнут в те избы, где потеплее. Встанут на пороге, тощие, жалкие, и глядят за людьми, виноватых ждут. Согрешит кто – лихоманка вот она, принимается трясти и корежить бедного.

– А мне про Кумаху запомнилось, – откликнулся Аполлинарий. – Кумаха нападает на того, кто вечером заснет, уж не помню, в который день, но тоже зимой, в феврале, кажется. И не то меня впечатлило, что Кумаха может на человека навалиться, а то, что живет она в лесу, в избе без крыши. Ужасно было ее жалко. Зима, снег, мороз, а изба без крыши. Бррр!

– Вася, а как ты на такой сюжет напал? – спросил Виктор Максимова.

– Да и сам не знаю. Мужицкая жизнь вот она, когда с мужиками бок о бок живешь, сам такой же мужик… Сказка, может, одна натолкнула. Совсем такая современная сказочка. На Ладоге слышал, когда па Валаам плыл… «Ну, сидит доктор в своем важном кабинете, сигару курит и сам про себя думает, какой он умный. Все-то он про человека знает, что у него болит, где и как внутрях расположено… Дескать, и в том, значит, сведущ, чего сам черт не знает. Только подумал про черта, а он тут как тут. С копытом на лапе.

– Умный? – спрашивает.

– Умный, – говорит доктор.

– Все знаешь?

– Все!

– Ну, это мы сейчас поглядим.

Взял, да и вынул у доктора совесть, ну, бяку такую, слякоть. Спрашивает:

– Что это?

– Не знаю, – говорит доктор.

– А это совесть твоя. А теперь на умишко свой полюбуйся.

Цап другой лапой, а доктор уж как чурбак, ничего не смыслит.

Черт взял врача, словно брекотушку, и давай колотить по столу.

– Отдать тебя ребятам – пусть играют!

Но все же сжалился. Вставил назад и мозги, и совесть, дал доктору щелобан на прощанье и был таков».

Максимов пригладил обеими руками буйные кудри, тихонько засмеялся.

– Вот поди ж ты, какое отношение эта сказочка имеет к приходу колдуна на свадьбу? А какая-то цепочка сработала. У крестьян, дескать, свои доктора, свои пугала, свои отношения с нечистым, со всем белым светом.

– Звезда! – вскрикнул Аполлинарий.

– Я прозевал, – пожалел Виктор.

– Падают звездочки, падают! – вздохнул Максимов. – Но ведь не убывает на небе. То вот и хорошо!