Катулл - Михаил Евгеньевич Бондаренко

процесс, снимает претексту, то отправил к нему сообщить о себе, что умер обвиняемым, но не осуждённым, а потому его имущество нельзя назначить к продаже с аукциона. Тотчас заткнув себе рот и горло платком, который случайно оказался в руке, он прервал дыхание и упредил смертью наказание. Узнав о происшедшем, Цицерон не стал оглашать никакого решения по его поводу. Так, благодаря необычному способу смерти отца оратор блистательного дарования (то есть Кальв. – М. Б.) был спасён и от бедности, и от упрёка в обвинительном приговоре члену семьи»[229].

По свидетельству Цицерона, Гай Лициний Макр, как и его сын Кальв, был известным оратором: «Гаю Макру всю жизнь недоставало настоящего авторитета, хотя адвокатом он был едва ли не самым старательным. Если бы его образ жизни, нрав и даже облик не подрывали уважения к его дарованию, то имя его как адвоката стояло бы гораздо выше. Его язык был не изобилен, но и не скуден; слог – не очень блестящ, но и не совершенно груб; а голос, телодвижения и всё исполнение чужды всякого изящества. Зато он находил и располагал доводы с такой удивительной тщательностью, что вряд ли кто превосходил его в этом старании, хоть ты и скажешь, быть может, что это – дело не оратора, а крючкотвора. Он пользовался успехом в уголовных делах, а ещё более видное место занимал в гражданских процессах»[230].

Кроме того, Лициний Макр был известен как историк: он написал «Анналы» в шестнадцати книгах (от основания Рима до войны с Пирром), которыми впоследствии активно пользовались Дионисий Галикарнасский и Тит Ливий[231].

Кальв пошёл по стопам своего отца и тоже прославился как талантливый оратор – сторонник школы аттического стиля красноречия и серьёзный соперник Цицерона. Выступать с речами он начал уже в молодом возрасте[232] и активно участвовал в различных судебных процессах[233]. По сообщению историка Тацита, «…сам Кальв, оставивший после себя, сколько я знаю, двадцать одно ораторское произведение, едва удовлетворяет меня в одной-двух небольших речах. Я вижу, что и все остальные не возражают против моего приговора: ведь кто же теперь читает речи Кальва “Против Азиция” или “Против Друза”? Но всё-таки в руках всех изучающих красноречие находятся его речи, именуемые “Против Ватиния”, и особенно вторая из них; в ней есть и слова, и мысли, всё, чему полагается быть, и она приспособлена ко вкусам судей, так что нетрудно заметить, что и сам Кальв понимал, как добиваться лучшего, и что ему недоставало не стремления выразиться возвышенней и изящнее, а дарования и сил»[234].

Как известно, в 58 году до н. э. Кальв обвинил видного цезарианца Публия Ватиния (95 – после 42), будущего претора 55 года и консула-суффекта 47 года, в противозаконной деятельности, но судебное заседание было сорвано сторонниками последнего. В начале 56 года до н. э. Кальв неудачно выступил на судебном процессе против Публия Азиция, а весной того же года защищал Публия Сестия и вторично попытался обвинить Публия Ватиния[235]. В 54 году до н. э. Кальв выступал в суде против Марка Ливия Друза, а также защищал Гая Катона и Гая Мессия[236]. Однако важнейшим событием 54 года стал для него процесс против Публия Ватиния, хотя подсудимый и был в итоге оправдан, поскольку его защищал сам Цицерон. Тем не менее Кальв выступил настолько блестяще, что Ватиний лишь чудом избежал обвинительного приговора[237].

Лициний Кальв должен был ненавидеть Цицерона, который вёл судебный процесс по делу его отца и являлся косвенным виновником его самоубийства. Вероятно, неприязнь была взаимной, поскольку Цицерон явно не питал симпатии к своему сопернику, хотя и состоял с ним в переписке[238]. Тем не менее после смерти Кальва он с некоторой похвалой отозвался о его ораторских способностях: «Но давайте вернемся к Кальву, как мы собирались. Этот оратор, более образованный и начитанный, чем Курион, имел и стиль более изысканный и заботливо отделанный; владел он им умно и со вкусом, однако был к себе слишком строг, всегда следил за собой, опасаясь малейшей погрешности, и этим сам лишал себя сочности и силы. Поэтому речь его, ослабленная такой чрезмерной щепетильностью, была ясна учёным и внимательным людям, но она не доходила до слушателей и до судей, для которых, собственно, и существует красноречие. – “Слава истинного аттического оратора – вот к чему стремился наш Кальв”, – сказал тогда Брут. – “Отсюда и эта намеренная его скудость выражения”. – “Да, он сам так говорил”, – согласился я. – “Но он и сам заблуждался и других вводил в заблуждение”»[239].

Высоко оценивал Кальва и крупнейший теоретик римского ораторского искусства Квинтилиан: «Есть люди, кои Кальва почитают выше всех наших ораторов, есть, напротив, кои думают, что он излишнею к самому себе строгостью терял настоящую силу и твёрдость. Но слог его был важен, правилен, чист, иногда и стремителен. Он писал в роде аттическом: преждевременная смерть прекратила успехи его, если бы они всегда шли возрастая и от прямого пути не уклоняясь»[240].

Кальв прославился не только как оратор, но и как выдающийся лирический поэт[241]. Античные писатели очень часто упоминают его рядом с Катуллом. Кальв писал лирические стихотворения (элегии), свадебные песни (эпиталамии), малые эпические поэмы (эпиллии), а также эпиграммы на злобу дня, в том числе против Цезаря и Помпея. Например, ему принадлежал эпиллий под названием «Ио», повествующий об аргосской царевне – возлюбленной Юпитера, которую ревнивая богиня Юнона обратила в тёлку. Несколько элегий Кальва были посвящены его жене – красавице Квинтилии, преждевременно умершей и горько оплакиваемой им. В древности были известны и его сентиментальные письма к ней. Кроме того, он сочинил и поэму о пользовании холодной водой («De aquae frigidae usu»), на которую Марциал написал язвительную эпиграмму: «Эта бумага тебе родники называет и реки, / Но ей бы лучше самой в этой поплавать воде»[242]. К сожалению, до нашего времени дошли лишь небольшие фрагменты стихотворений Кальва[243].

Катулл посвятил своему ближайшему другу, который был ему «глаз дороже», четыре стихотворения – 14, 50, 53, 96.

В стихотворении 14 поэт в шутку гневается на Кальва за то, что тот прислал ему в качестве весёлого подарка на зимний праздник Сатурналий сочинения бездарных поэтов: «Если не был бы ты мне глаз дороже, / Кальв мой милый, тебя за твой гостинец / Ненавидел бы я ватиниански» (ст. 1–3). Поэт удивляется, откуда у друга появились столь гадкие книги, и предполагает, что ему их преподнёс грамматик Сулла в знак благодарности за защиту в суде. Под конец Катулл грозится скупить в книжных лавках все сочинения самых ужасных стихоплётов (Цезия, Аквина