Алексей Козлов. Преданный разведчик - Александр Юльевич Бондаренко

такой хороший интернат, небольшой по своим размерам, расположенный где-то в глубине московского района Измайлово, бывшей вотчины российских царей. Несколько невысоких домиков за большим и глухим зелёным забором, довольно обширная территория, заросшая деревьями, прекрасный клуб с очень хорошей библиотекой… Старшие воспитанники называли его «приютом»; окрестные жители почему-то считали, что здесь располагается сумасшедший дом.

Сергей Сергеевич Яковлев нам говорил, что Алексей Михайлович Козлов неоднократно вспоминал такой эпизод: «Ему завтра или послезавтра улетать, а он сидит и бирочки на одежду пришивает: “Аня Козлова”… “Миша Козлов”… Когда он об этом рассказывал, на глазах появлялись слёзы – скупая мужская слеза точно появлялась! Он, конечно, перед детьми чувствовал себя виноватым, но он ничего с собой поделать не мог – для него работа была всем». Вот так! Разведчики, значит, тоже плачут…

Однако, не говоря о моральных трудностях, все условия для работы «Дубравину» были обеспечены. В советской разведке заботились о своих сотрудниках. Общеизвестный пример – дурацкий, но, считается, что самый трогательный эпизод из сериала «Семнадцать мгновений весны»: свидание в кафе «Элефант». Жену к Штирлицу привезли через половину военной Европы, каким-то образом надёжно «залегендировав» и её, и её поездку. Но для чего?! Чтобы Максим Максимович только что и мог, как посмотреть на неё издалека своим печальным, всепонимающим взглядом?

«И вот они сидят в кафе, – говорил нам один очень опытный руководящий сотрудник разведки. – Извините меня, но это лажа – потому что видно сразу, что они знают друг друга! Видно! И хороший контрразведчик нюхом почувствует, что они знают друг друга! А здесь – можно, ладно, можно – кино есть кино…

Вот мы однажды сделали по-другому: нам нужно было привести в порядок нервы у нелегала, и мы вывели его и его жену на Сейшельские острова, и месяц, сняв хижину, они там прожили как “гражданские” муж и жена. Счастья было – немерено! Можно так? Можно! Кстати, Козлов имел к этой операции некоторое отношение…»

Жизнь продолжалась – и каждый жил, как мог, при этом безукоризненно выполняя свои служебные обязанности.

И вот, чего-то вдруг, вспомнилась всего одна фраза, сказанная, опять-таки, весьма заслуженным разведчиком-нелегалом, и пусть каждый понимает её, как хочет: «Честно говорю, что я никогда не изменял своей жене – и не собираюсь изменять! А что делал этот француз… Я-то тут при чём? Я – это я, а этот Бармалей… Это совсем другие вещи!»

Лично мы не поняли, о каком Бармалее шла у него речь…

Между тем 70-е годы прошлого века подходили к своей середине… Заканчивались американская агрессия во Вьетнаме и гражданская война в Камбодже. Вскоре эти страны, не привыкшие, очевидно, к мирной жизни, начнут радостно драться между собой. В Чили произошёл переворот, в результате которого было свергнуто демократическое правительство Сальвадора Альенде[148] и к власти пришёл генерал Пиночет[149], а в Греции, наоборот, скинули реакционный режим «чёрных полковников», и в Португалии произошла Революция гвоздик. Соединённые Штаты трясло от Уотергейтского скандала, потому как там даже президенты вынуждены жить в «правовом поле» и соблюдать законы своей страны. Впрочем, главные события 70-х – начало Афганской войны и Исламская революция в Иране, изрядно и надолго взбаламутившие мир, – были ещё впереди…

Но самое печальное, что не всё благополучно было тогда в нашем Советском Союзе. Владимир Александрович Крючков, бывший во времена «позднего Брежнева» руководителем внешней разведки, писал:

«Страна хотя и медленно, но верно катилась под гору. Не всё, надо сказать, делалось так уж плохо, но, тем не менее, самая верхняя часть государственной пирамиды была парализована, и это не могло не сказываться на ситуации в стране.

В обществе возник и всё больше распространялся опасный вирус апатии и пассивного ожидания перемен в высшем руководстве. Если у кого-то возникали смелые идеи, радикальные предложения, то никто не хотел брать на себя смелость добиваться их реализации. Так все и топтались на месте, пребывая в молчаливом ожидании.

А тем временем в стране созревали потенциальные условия для роста социальной напряжённости, усиливались кризисные явления в политике и экономике, свидетельствовавшие о том, что общество поражено серьёзным недугом. И этот недуг олицетворял собой прежде всего сам Брежнев»[150].

…Подумайте о наших нелегальных разведчиках, находившихся в это время за рубежом. Была у них какая-то связь с Родиной: редкие отпуска, очень редкие контакты с представителями резидентур или Центра, нечастые письма – но там информация очень дозировалась, зато была местная пресса, были те самые «вражьи голоса», имевшие своих корреспондентов в Союзе и получавшие оттуда весьма «горячие» новости: про здоровье Леонида Ильича, явно пересидевшего свой разумный срок «на престоле», но окружённого надёжными подхалимами (кстати, «легальные» резидентуры должны были собирать из местной печати положительные отклики на выступления и инициативы генсека – мол, весь мир «балдеет и тащится» от нашего неизбежно стареющего лидера), про провалы в планировании и экономике, а также про те многоразличные негативные события в стране, которые оставались «за кадром» телевизионной программы «Время». Получая и суммируя всю эту информацию, нелегалы писали в Центр тревожные письма, но наш тогдашний государственный «корабль» продолжал идти уверенным курсом к своей гибели. Очевидно, курс этот прочертили очень серьёзные зарубежные «штурманы», имевшие весьма надёжных помощников и на нашей территории.

Люди, работавшие «в поле», это прекрасно понимали, но… Задача разведчика – получить требуемую от него информацию и передать её в Центр, чтобы там её реализовывали уже другие.

Чем в это время занимался «Дубравин», где он пребывал, мы, разумеется, сказать не можем, хотя кое-что про отдельные эпизоды его работы услышать удалось. Точные даты того, когда что случилось, мы не знаем, но объединим в этой главе известные нам события из жизни Алексея Михайловича, происходившие в Европе приблизительно в одно и то же время. Нет, хотя и не только в Европе! «И носило меня, как осенний листок…» – по всему миру.

Сотрудник, работавший в одной из европейских стран (открываем тайну: совершенно точно, что не в Швейцарии и не в Австрии) по линии «Н», которого зовут Евгений, допустим, Александрович, рассказал нам о весьма интересном, но мало кому известном случае. Почему малоизвестном? Да потому, что это был откровенный «косяк» Центра, а стоит ли во всеуслышание рассказывать про ошибки начальства? В конце концов, как известно, не ошибается тот, кто… В общем, не ошибается!

Суть в том, что по каким-то своим делам «Дубравин» оказался в той самой стране, где в местной легальной резидентуре работал Евгений Александрович, который провёл с ним несколько операций по безличной связи…

Виктор Николаевич Баринов по этому поводу сказал: «По-разному работают люди. Если говорить про Алексея Михайловича, то это классический вариант такого – скажем, с точки зрения корабельной истории, – рейдера, который самостоятельно шёл в поиск, либо опытного волка-одиночки. Он практически никогда не выходил на контакт с посольством, то есть с “легальной” резидентурой, за исключением редких случаев… Всегда всё очень грамотно продумывалось».

То же самое подтвердил и Сергей Сергеевич: «“Дубравин” старался на личные встречи с “легальными” разведчиками не выходить, избегал этого – общение обычно шло через места постановки сигналов, через тайники. С точки зрения безопасности здесь всё было обустроено хорошо».

Тут, однако, случай оказался исключительным. Евгений Александрович продолжает рассказ: «А потом было одно мероприятие, когда нужно было лично передать ему документы. Но, когда я посмотрел подробно условия проведения этого мероприятия, то увидел и понял, что не совпадает время. Я проверил время – оказалось, была совершена определённая ошибка по линии Центра. В итоге мне пришлось провести очень сложную комбинацию в условиях очень и очень ограниченного времени. И тогда, когда я передавал документы, я его увидел, это было, скажем так, визуально, но без всяких между нами разговоров…

Потом мы встретились, чисто случайно, когда он уже был в отставке, на торжественном собрании в клубе Дзержинского: мы столкнулись в коридоре буквально нос к носу, узнали друг друга. Он стоит, на меня смотрит – и я стою, на него смотрю. Но тут его сразу увели – тогда ещё он не был “открыт”… Когда он отошёл, я спросил, кто это. “Ну, это же ‘Дубравин’!” – отвечали мне.

Больше я никогда с ним не встречался».

Но это будет потом. А пока мы продолжаем рассказ Евгения