Кафка. Пишущий ради жизни - Рюдигер Сафрански

году в возрасте семи лет. Нет ни одного указания на то, что Кафка что-то об этом знал.

Вернемся к процессу помолвки.

Они договорились обсудить все начистоту в Берлине 11 июля 1914 года. За день до этого Кафка пишет своей сестре Оттле: «В данный момент нельзя сказать ничего определенного ни обо мне, ни о деле. Пишу я не так, как говорю, говорю не так, как думаю, думаю не так, как должен, и так оно и продолжается, уводя в глубочайший мрак»[194].

11 июля в «Асканийском подворье» в Берлине во второй половине дня состоялся разговор, в ходе которого Кафка чувствовал себя так, словно оказался на «суде». Кроме помолвленных в нем принимали участие сестра Фелиции Ерна и Грета Блох. В дневнике он пишет: «Трибунал в гостинице. Поездка на дрожках. Лицо Фелиции. Она едет, запустив руки в волосы, вытирает нос рукой, зевает. Вдруг, собравшись с силами, высказывает тщательно обдуманное, давно таимое, враждебное»[195]. Неизвестно, о чем именно шла речь, однако результатом разговора стал разрыв помолвки.

После этого Кафка навещает родителей Фелиции, чтобы со своей стороны объяснить причины разрыва, к которому их уже подготовила Фелиция. Это были грустные часы, потому что родители хорошо относились к Кафке. Для них он почти стал членом семьи. Встреча на следующий день, о которой они договорились, не состоялась. Он написал: «Я не приду, это было бы бессмысленным мучением для всех нас»[196]. Он надеется, что они сохранят «добрые» отношения, «даже если связь, которой желали мы все, отныне для всех нас невозможна»[197].

Затем опечаленный, чувствующий вину и облегчение Кафка отправляется на побережье Балтийского моря и оттуда шлет письма друзьям Максу Броду и Феликсу Вельтшу в Прагу:

Помолвка разорвана <…>, все остались мне хорошими друзьями, а я – хорошим другом для всех; в остальном я точно знаю, что это к лучшему, и эта ситуация, с полной ясностью обнаруживающая теперь свою неизбежность, вызвала у меня не столь сильное беспокойство, как можно было бы ожидать[198].

Но «трибунал» в гостинице сказывается. 29 июля 1914 года в дневнике впервые упоминается Йозеф К. – герой «Процесса». «Йозеф К., сын богатого купца, однажды вечером после крупной ссоры с отцом – отец упрекал его в безалаберной жизни и требовал немедленного ее прекращения – направился без всякой цели, лишь из полнейшей безнадежности и усталости, в купеческий клуб, стоявший на виду недалеко от гавани. Швейцар низко склонился пред ним».

Это предвосхищение легенды о привратнике из «Процесса», но в этом наброске она звучит торжествующе, потому что Йозефа К. встречают с почтением. Привратник не преграждает ему пути, и герой находит убежище от преследующего отца. Такого Йозефа К. не запугать. Нет такого трибунала, который мог бы привлечь его к суду.

Глава 7

Писать во время войны. «Процесс». Арест без обвинения. Затерянный в лабиринтах суда. Письмо как вина. Услужение дьяволу. Исправительная колония. Надписи на теле.

11 августа 1914 года – спустя несколько недель после разрыва помолвки – Кафка, ощущавший себя «преступником после преступления», приступает к роману «Процесс». Встречу в гостинице «Асканийское подворье» он назвал «трибуналом в гостинице», но в романе речь идет об ином суде.

Пока назревал кризис с помолвкой и ее разрывом, он чувствовал себя парализованным: «Если я не найду спасения в работе, я пропал»[199]. Он ищет спасения в работе над романом, а вот протагонисту по имени Йозеф К. спастись не удается: в начале его арестовывают, а в конце он погибает. В романе тема «трибунала в гостинице» заостряется до абсурда, но пишущего автора это порой приводит в состояние эйфории.

А тем временем начинается Первая мировая война. Обоих его шуринов сразу же призывают. Ему тоже приходится считаться с мобилизацией, но и в этой ситуации он помышляет только о литературе. 31 июля 1914 года он записывает в дневник: «Но писать буду, несмотря ни на что, во что бы то ни стало – это моя борьба за самосохранение».

Ему претят патриотические шествия, для него они «одно из самых отвратительных сопутствующих явлений войны»[200]. Разумеется, и дистанцирование от событий войны тоже вызывает у него вопросы, и он даже делает из этого повод для самоупрека. 6 августа 1914 года он пишет: «С литературной точки зрения моя судьба очень проста. Желание изобразить мою исполненную фантазий внутреннюю жизнь сделало несущественным все другое, которое потому и хирело и продолжает хиреть самым плачевным образом»[201].

Разумеется, его мучали угрызения совести от того, что война была для него «несущественна». Но именно так все и обстояло в ходе работы над романом «Процесс»: «Вот уже несколько дней пишу, хорошо, если бы так продолжалось <…>, тем не менее жизнь обрела какой-то смысл, моя размеренная, пустая, бессмысленная холостяцкая жизнь имеет оправдание»[202].

В романе тоже речь идет об «оправдании».

«Кто-то, по-видимому, оклеветал Йозефа К., потому что, не сделав ничего дурного, он попал под арест». Так начинается первая глава. Йозеф К. только что проснулся и ждет, когда кухарка его квартирной хозяйки по обыкновению принесет ему завтрак в кровать, но вот в комнату заходит незнакомец и объявляет, что он арестован. Пробуждение не менее пугающее, чем в «Превращении», где Грегор Замза, проснувшись однажды утром в своей кровати, обнаружил, что стал жуком. На этот раз – арест.

Чтобы роман «не расползался у него под руками», как было с «Пропавшим без вести», Кафка работает одновременно и над началом, и над заключительной главой. Это наложило свой отпечаток: в момент ареста в голове Йозефа К. проносится мысль о самоубийстве, что предвосхищает казнь, изображенную в последней главе.

В это роковое утро Йозеф К. узнает, что его в чем-то обвиняют, но еще не знает, в чем именно. Поэтому поначалу он не чувствует за собой вины. Обвинение и вина остаются неясны.

Суд не менее загадочен, чем обвинение и вина. «Какое ведомство ведет дело?» – спрашивает Йозеф К. одетого в черное «стража» и не получает ответа. Ясно только, что он имеет дело не с обычными судебными органами. Даже для самих «стражей» те ведомства, которым они подчиняются, теряются в неопределенности и неизвестности, как не знают они и того, в чем именно обвиняют Йозефа К. Один из стражей, представившись инспектором, требует, чтобы Йозеф К. явился на допрос в комнату фройляйн Бюрстнер, которая тоже живет в пансионе, но в данный момент отсутствует. Белая блузка, висящая на ручке открытого окна, – знак того,