Девушка из Кашина - Г. Астафьев

зимой тоже дома побывает.　

Я с тех пор, как кончила работу в отряде и приехала сюда, тоже ужасно поправилась и теперь стала почти такая же толстая, как была зимой, дома.　

Ну, славные мои, хорошие, крепко обнимаю вас и целую.　

Пишите чаще.　

Ваша Ина.　

16 декабря

Родные мои!　

Я сегодня перечитала ваши письма и решила сама написать. Только вот почему-то от вас давно-давно ничего нет. Что же вы не пишете? Или уж не считаете нас за своих? Смотрите, не забывайте.　

Я пока все еще здесь. Ничего нового. Отдыхать ужасно надоело. Уж скорее бы опять в дело!　

Папочка все еще в тылу. Надеюсь, скоро увидимся. Ну, крепко-крепко целую.　

Ваша Ина.　

(Без даты)

Милые мои, любимые, дорогие!　

На этих днях получила приказ комбрига: папу вызывают в Белоруссию. Я должна бы ехать с ним, но удобнее будет остаться здесь, в отряде, и поэтому мы с папочкой пока прощаемся, но, я надеюсь, ненадолго.

Живу хорошо. Не беспокойтесь за меня. Тем более, что скоро я буду с вами. Направила ли мамочка мои документы в авиастроительный институт, как я ее просила? Надеюсь учиться в этом году. Родные, каждый вечер, ложась спать, мы говорим о вас. А теперь и еще чаще я буду о вас думать.　

А какой хороший наш папка, мамочка! Честное слово, лучше его трудно найти. Он сейчас ходит в немецких галифе, гимнастерке с малиновыми петлицами, в кожаной тужурке и в комсоставском плаще. Кроме того, у него солидный бельгийский пистолет и комсоставская портупея. Так что, при его шевелюре и виде, фигура весьма представительная. Еще раз представили к награде. Все к нему относятся с уважением. Я горжусь.　

Ко мне тоже здесь очень хорошо относятся. И ценят как хорошего бойца и разведчицу. Так что вам за нас краснеть не придется.　

Ну, родные, целую и обнимаю, крепко-крепко.　

Папочка из Белоруссии напишет обо всем.　

Ина.　

(Без даты)

Папочка, родной, здравствуй!　

Прежде всего, дошли благополучно. В отряде все по-прежнему. Работаю в разведке, в том же отделении.　

А как дела у вас? Что нового? Как дела в бригаде? Не получал ли писем? Как здоровье моей Машки? Папа, может быть, в связи с занятием Невеля как-нибудь изменилось положение партизанского края? Напиши, а то мне трудно во всем этом разобраться. Пришли мне, пожалуйста, патрон ППШ, попроси у Токарева, и, если не трудно, метра 3–4 парашютных ремней для подпруг и стремян. Только не забудь, пришли обязательно. Ну, жду, дорогой, от тебя письма и прочего.　

Если самолеты летают, и часто, пиши — придут.　

А пока целую крепко-крепко. Привет комиссару, Ванюше.　

Ну, всего хорошего.　

Твоя Ина

1944 год　

21 февраля　

Родная моя!　

Этак получится, пожалуй, целый цикл писем к тебе. Ведь уже пять месяцев я ничего-ничего о вас не знаю, да и ты от меня ничего не получаешь. А знаешь, мамочка, какая тоска по дому, по тебе. Милая! Рано утром командир будит в разведку. Проснешься и вспомнишь, как когда-то няня будила в школу. Не хотелось вставать, хотелось поваляться в тепле, но… какая разница. Идешь утром по лесу и думаешь, и вспоминаешь… Особенно, когда остаешься одна.　

Где-то сейчас папа? С вами ли?　

Миленькая, продолжаю на следующий день. Только что кончилась тревога, и снова мы водворились в свои бункера.　

У нас сейчас морозная погода. Вероятно, и дома тоже. Я вижу морозные цветы на окнах моей комнаты, вижу всю нашу квартирку, такую милую, солнечную.　

Через неделю — год, как я здесь.　

Понимаешь, мамочка, эти дни что-то не слышно фронтовой канонады. И сводки не радуют. Зато в ясные дни как дают жизни немцам наши самолеты!　

Враги совсем одряхлели. Последнее время очень часто пускают экспедиции на партизан. Но потери у нас сравнительно невелики.　

Говорят здесь, что папу назначили секретарем Пустошкинского райкома. Трудно будет ему. Ведь столько здесь работы! Я знаю здешних людей, представляю условия работы. Это не Кашин. И неплохо было бы, если бы остался он там. Да и жить здесь с семьей неважно.　

Ну, а как Регинкины успехи? Мне кажется почему-то, что наша отличница перестала быть таковой. Конечно, как всегда, завалена общественной работой. Расцеловала бы я ее сейчас…　

Ну, листок кончается.　

Пока прощай.　

Целую, родная, любимая. Жди. А пока всего-всего доброго.　

Твоя глупая-глупенькая Ина.

25 февраля　

Родная!　

Вот наконец-то и есть возможность написать тебе так, что письмо может дойти. Сколько я уже писала тебе писем, хотя и знала наперед, что ты их не получишь! В тяжелые минуты так хотелось как-нибудь поделиться с тобой, и я писала. Все эти письма хранятся в моем ранце.　

Ну, что же?　

Жива. Здорова. Одета. Обута.　

Самая большая мечта — приход наших.　

Близко-близко фронт, а их все еще нет. А пока радуюсь каждой бомбе, сброшенной советским самолетом, каждому советскому снаряду.　

Целую, родные, бессчетно. Ждите, крепко ждите.　

Ваша Ина.　

* * *

После этой даты ни дневников Ины, ни писем к родным не обнаружено.　

А. КОНСТАНТИНОВ　

РАССКАЗ О ДОЧЕРИ

Наш эшелон подошел к станции Торопец. Мы спешно выгрузили оружие, снаряжение, продовольствие. Все наскоро сложили в кучу и прикрыли плащ-палатками. Мне не терпелось скорей пойти в город, разыскать инструктора обкома партии Хрусталева, узнать, где Ина.　

Неожиданно встретился с Хрусталевым по пути в райком. Передал ему предписание о направлении меня во 2-ю партизанскую бригаду. Он предупредил мой вопрос:　

— Идемте же вместе разыскивать вашу дочь!　

— Как разыскивать?　

— Да так. Она узнала, что на днях бригада должна выйти за линию фронта, и, не закончив лечения, вчера тайком уехала из опергруппы.　

Спешим в райком. Звоним по всем заставам. Нигде ничего не знают. Бегаю по штабам погранполков, расположенных в городе. Наконец поздно вечером узнаю, что Ина задержана КПП в тридцати пяти километрах от Торопца. Связи с заставой нет. Наутро заказал верховую лошадь. В пять часов я уже в райкоме. Жду с нетерпением коня, а его все нет. Послал на базу связного.　

Девять часов! Нетерпеливо хожу по огромному залу заседаний райкома, где расположился сборный пункт партизан. Открывается дверь, и я вдруг вижу мою Инку в черном беретике, в белой кофточке и больших сапогах.　

— Папа!　

Она, как вихрь, бросилась ко мне. Объятия, поцелуи, сотни вопросов. Вот она со мной, моя дочка. Загорела, погрубела, чуть-чуть похудела, но все такая же веселая, жизнерадостная, непоседливая.　

Я едва успеваю отвечать на ее вопросы.