Шаляпин. Горький. Нижний Новгород - Евгений Николаевич Никитин

одного спектакля с его участием. Каждое посещение Фёдором Ивановичем нашего дома заканчивалось пением. Пел он много и охотно. Об этих импровизированных вечерах узнали наши соседи по дому и их знакомые, и скоро небольшая лестница, что вела в нашу квартиру, стала заполняться людьми, да и на улице собиралась публика, услышав через открытые окна голос Шаляпина. Оттуда часто неслись аплодисменты. <…>

С этого времени Шаляпин на долгие годы вошел в жизнь Алексея Максимовича. Они сразу сблизились, точно давно знали друг друга, и подружились».

День 30 августа 1901 года прочно запал в память Шаляпина. В очерке «Об А. М. Горьком», созданном вскоре после кончины писателя, певец написал:

«На пути из Нью-Йорка в Гавр, на “Нормандии”, вместе с утренним кофе принесли в каюту издаваемую на пароходе газету. На первой странице крупным шрифтом было напечатано: Gorky est mort (умер Горький. – Е. Н.). Едва ли я смогу передать силу этого страшного удара хлыстом. Чтобы пить кофе, я встал; прочитав эти три слова, я снова повалился на кровать. Закрыл глаза и резко увидел перед собою фигуру в черной куртке, с великолепными волосами, зачесанными назад, с добрыми, веселыми глазами, сидящую на подоконнике в фойе нижегородского театра. Сложенные руки лежали между колен, и молодой, но уже согбенный человек мне говорил:

– Я рад познакомиться с вами, Шаляпин, потому, как я вам вчера говорил на спектакле, вы “наш брат Исакий”…

Действительно, накануне этого утра, вечером, на представлении “Жизни за царя” в уборную пришел этот самый человек, назвал себя Горьким и с нижегородским акцентом, который у него остался на всю жизнь, сказал мне:

– Вот хорошо вы изображаете русского мужика. И хотя я не поклонник таких русско-немецких сюжетов, все-таки, как плачете, вспоминая о детях, Сусаниным, – люблю.

– Да, вот, стараюсь изобразить возможно правдивее – даже, может быть, и не вполне правдивые роли…

Это была моя первая встреча с Горьким (действительно первую, в сентябре 1900 года, певец запамятовал. – Е. Н.), и в тот вечер между нами завязалась долгая, горячая, искренняя дружба».

В этот день, 30 августа, они в знак дружбы обменялись фотографиями. Шаляпин подарил сделанное накануне совместное фото с надписью:

«Как бы желал я, дорогой мой Алексей Максимович, быть с тобой всегда вместе, не только здесь на земле, но и там… где вечность и – жизнь бесконечная –

“Люблю” – вот всё, что я тебе скажу.

М. Горькому

Ф. Шаляпин.

Н. Новгород, 30/VIII 901».

Пешков преподнес свое недавнее фото с надписью:

«Великому артисту Фёдору Ивановичу Шаляпину.

М. Горький – преклоняясь пред его могучим талантом.

30-го августа 1901. Нижний-Новгород».

Писатель подарил еще одну фотографию со словами: «Простому, русскому парню Феде от его товарища по судьбе А. Пешкова», а также 1-й том своих «Рассказов» (СПб.: Знание, 1901), написав на нем:

«Милый человек Фёдор Иванович!

Нам с тобою нужно быть товарищами, мы люди одной судьбы. Будем же любить друг друга и напоминать друг другу о прошлом нашем, о тех людях, что остались внизу и сзади нас, тогда как мы с тобой ушли вперед и в гору. И будем работать для родного искусства – для славного нашего народа, мы – его ростки, от него вышли и – ему всё наше!

Вперед, дружище! Вперед, товарищ, рука об руку!

М. Горький

Нижний. 30-го августа».

Свободное от выступлений время Фёдор Иванович старался провести с Алексеем Максимовичем. Друг семьи Пешковых Вера Николаевна Кольберг вспоминала: «Если спектакля не было – он (Шаляпин. – Е. Н.) приезжал на целый вечер, устраивал настоящий концерт».

В предпоследний день своего пребывания в Нижнем Новгороде, 4 сентября, Шаляпин по просьбе Пешкова устроил в Городском театре благотворительный концерт, выручка от которого поступила в фонд постройки Народного дома Общества распространения начального образования в Нижегородской губернии. Аккомпанировала певцу В. А. Виноградова. В концерте также приняли участие виолончелист А. И. Сметан-Сандок и певица В. П. Антонова. Во время концерта были исполнены: «Узник» и «Перед воеводой» А. Г. Рубинштейна, «Ни слова, о друг мой» П. И. Чайковского, Песня варяжского гостя из оперы «Садко» Н. А. Римского-Корсакова, «Старый капрал» и «Червяк» А. С. Даргомыжского, «Ночной смотр» М. И. Глинки, «Песня о блохе» М. П. Мусоргского, «Песня о дьячке» Ю. И. Блейхмана, «Я не сержусь» и «Два гренадера» Р. Шумана, «Старая песня» Э. Грига, Серенада Мефистофеля из оперы «Фауст» Ш. Гуно и др. На следующий день «Нижегородский листок» написал: «Кроме пяти номеров, назначенных по программе, артист спел много романсов на бис. Восторг публики был неописуем… Шаляпину были поднесены роскошный альбом с видами Поволжья и Нижнего Новгорода, вложенный в папку, от М. Горького и П. Малиновского; букет цветов, на атласной ленте которого было оттиснуто золотом: “Великому артисту Фёдору Шаляпину от нижегородцев”».

На следующий день Шаляпин покинул Нижний Новгород. Вскоре после его отъезда Пешков написал Леониду Андрееву: «Шаляпин мне понравился – свыше всякой меры». Через неделю, 13 сентября, сообщил К. П. Пятницкому: «Шаляпин – это нечто огромное, изумительное и – русское. Безоружный, малограмотный сапожник и токарь, он сквозь терния всяких унижений взошел на вершину горы, весь окутан славой и – остался простецким, душевным парнем. Это – великолепно! Славная фигура!» Наиболее подробно свое впечатление от общения с Шаляпиным Пешков изложил в письме к В. А. Поссе (около 12 октября 1901 года), с которым тогда был особенно близок:

«…Был здесь Шаляпин. Этот человек – скромно говоря – гений. Не смейся надо мной, дядя. Это, брат, некое большое чудовище, одаренное страшной, дьявольской силой порабощать толпу. Умный от природы, он в общественном смысле пока еще – младенец, хотя и слишком развит для певца. И это слишком – позволяет ему творить чудеса. Какой он Мефистофель! Какой князь Галицкий! Но – всё это не столь важно по сравнению с его концертом. Я просил его петь в пользу нашего народного театра. Он пел: “Двух гренадеров”, “Капрала”, “Сижу за решеткой в темнице”, “Перед воеводой” и “Блоху” – песню Мефистофеля. Друг мой – это было нечто необычайное, никогда ничего подобного я не испытывал. Всё – он спел 15 пьес – было покрыто – разумеется – рукоплесканиями, всё было великолепно, оригинально… но я чувствовал, что будет что-то еще! И вот – “Блоха”! Вышел к рампе огромный парень, во фраке, перчатках, с грубым лицом и маленькими глазами. Помолчал. И вдруг – улыбнулся и – ей-богу! – стал дьяволом во фраке. Запел негромко так: “Жил-был король когда-то, при нем блоха жила…” Спел