Александр Алехин. Жизнь как война - Станислав Андреевич Купцов

из самых желанных женихов страны. Среди красавиц затесалась некая Глория Симони Бетанкур, с которой Хосе Рауль впервые увиделся в 1919 году на одной из культурных вечеринок. Девушка приходилась родней генерал-майору Освободительной армии Кубы Игнасио Аграмонте, и Капабланке было приятно внимание влиятельной черноволосой дамы – до их свадьбы оставались считанные месяцы! Впрочем, у Ласкера была своя верная муза – горячо любимая супруга Марта, с которой он проводил досуг, посещая лучшие рестораны в Гаване или отправляясь на небольшие, но приятные прогулки.

Однако следующую партию Ласкер тоже проиграл. Уступил он и в 14-й, после чего матч закончился со счетом 9:5 в пользу Капабланки, который не проиграл ни разу. Ласкер не пожелал сыграть все положенные 24 партии, отказавшись от продолжения борьбы, – он просто перестал появляться в казино. Зато продолжал посещать званые обеды, которые устраивали немецкие жители Кубы в его честь, а также наслаждаться экскурсиями по острову. Капа, взбешенный тем, что соперник, по сути, саботировал матч, сам не явился на следующую партию.

Ласкер пояснил, что «плохо себя чувствует» и не собирается более участвовать в соревновании. Призовые разделили между участниками так, будто они сыграли все 24 партии… Но «осадочек» остался.

В конце концов Ласкер и Капабланка встретились там, где матч и начинался, – в Union Club, где кубинца официально провозгласили чемпионом мира. Атмосфера была накалена, как полуденное кубинское солнце. Капа едва скрывал гнев, отказываясь от приглашений на торжественные церемонии чествования героя. И хотя все сложилось в его пользу, не так он хотел стать чемпионом мира. Ему было важно соблюсти все формальности, а непредсказуемый, капризный Ласкер не дал Капабланке в полной мере ощутить всю магию исторической победы.

На этой странной ноте доминирование в мировых шахматах доктора Эмануила Ласкера подошло к концу. Немец пробыл в топе 26 лет и 337 дней, сыграл восемь титульных матчей – и ушел из шахмат… Правда, лишь до 1923 года! Потом он с перерывами пробудет в боевых шахматах до весьма преклонного возраста.

«Мне матч понравился, – резюмировал Ласкер. – Но не понравились условия, в которых он проходил. Мой антагонист словно выкован из стали… Его игра понятна, логична и сильна. Можно читать его мысли, когда он совершает ход. Даже если в маневре содержится трюкачество, голос кубинца звучит громко. Не важно, играет он на ничью или на победу, или же опасается, что может проиграть, – ходы олицетворяют его намерения. И в то же время они, несмотря на всю их ясность, ни разу не очевидны и зачастую очень даже глубоки».

Рассуждая дальше о Капабланке, немец сетовал, что главный козырь кубинца – в шахматной математике, а не в поэзии, и что он больше римлянин, чем грек (хоть эта «претензия» и выглядела немного комично, учитывая, что Ласкер изучал математику в Берлинском университете и был известным исследователем этой точной науки). Видимо, еще одна страсть Ласкера – философия (тоже изучал в университете) – склонила его к поэтическому осмыслению шахмат. Немец также зафиксировал, что у Капы оказалось мало общего с немецким шахматистом Адольфом Андерсеном (кстати, профессором математики) или Михаилом Чигориным, которые делали акцент на комбинациях, и что кубинец выглядел скорее последователем британско-американского шахматного теоретика Джеймса Мэзона и претендента на титул Карла Шлехтера, причем Капабланка был сильнее этих двух, потому что умел играть тоньше, чем они.

Возвращаясь к поражению, Ласкер в сотый раз вспомнил про жару, добавив, что она сама по себе не деморализовала его и тем не менее стала причиной снижения концентрации внимания, а уже это принесло Капабланке очевидные дивиденды. Во время матча Ласкер даже повстречался с кубинским доктором, чтобы рассказать ему о своем неважнецком самочувствии. Тот выслушал немца и сделал железный вывод: «Видите ли, в этом городе слишком шумно, светло и жарко для Вас. Солнечная активность здесь выраженнее, чем на Севере. Из-за этого организм высвобождает больше энергии, чем в каком-нибудь темном и прохладном месте». На вопрос Ласкера, не из-за этого ли ему постоянно хочется отдохнуть, врач кивнул: «Разумеется. Вам очень нужен отдых. Ваш мозг не реагирует на сигналы, которые Вы ему посылаете».

Подводя черту своему многолетнему чемпионству, Эмануил Ласкер взгрустнул. Он объявил, что шахматы в какой-то момент перестали быть «приключением», как встарь, и настал век рациональных игроков, механического и автоматического осмысления шахмат, причем Капабланка казался немцу воплощением этих печальных тенденций.

В 1922 году в Берлине и Лейпциге вышла книга второго чемпиона мира, доктора Эмануила Ласкера Mein Wettkampf mit Capablanca («Мой матч с Капабланкой»), в которой он суммировал свои впечатления от матча в Гаване. Реакция Капабланки не заставила себя долго ждать: кубинец пришел в ярость от заявлений своего немецкого коллеги!

* * *

Ответ кубинца напечатали в British Chess Magazine в октябре 1922 года: «Ласкер искажает правду, а порой и замалчивает ее, – свирепел Хосе Рауль Капабланка. – О его мнении насчет партий говорить не буду, за исключением того, что он не смог бы назвать ни одну из них, в которой имел бы шанс одержать победу. <…> То, что он допустил несколько грубых ошибок, очевидно. Но он позволял себе такое и в матчах с другими претендентами, только они ошибались еще больше. То, что временами он играл слабо, тоже верно. <…> Есть у матча одна замечательная особенность, которую бо́льшая часть критиков не упускает из вида: он ни разу не выиграл. Это подвиг, которым можно гордиться, ведь такого в чемпионских матчах никогда раньше не было»2.

Конечно, Капабланка имел в виду, что действующие чемпионы мира не сдавали свои полномочия с «баранкой» в графе «Победы». Хоть Ласкер и провозгласил Капабланку королем до матча, все равно тот счел себя таковым только после личной баталии с немцем.

Многочисленные обвинения кубинского солнца в «помутнениях» Капабланка назвал смехотворными, напомнив Ласкеру, что партии проводились вечером, когда солнце заходило за горизонт. В остальное время, когда действительно «жарило», немец вполне мог оставаться с женой дома. Вспомнив, как Ласкер жаловался в книге на температуру, как-то раз подскочившую аж до 32, кубинец парировал, что подобная жара бывает на Кубе только летом.

«Я сам не привык к жаркой погоде, терпеть ее не могу, – признался Капабланка. – Единственные два лета, которые я провел на Кубе, спровоцировали развитие у меня серьезной болезни. Бо́льшую часть жизни я провел в холодном климате, в то время как жаркая погода вызывает у меня одну тошноту. Мы играли в идеальных условиях – в казино, расположенном возле загородного клуба, примерно в 3/4 мили (чуть больше одного километра. – С. К.) от пляжа. У нас