Владимир Першанин - Сталинградская страда. «Ни шагу назад!»

Запомнилась попытка немецких танков прорваться через кольцо. Конечно, это было не то мощное наступление, которое в декабре предпринял Манштейн. Да и сил внутри кольца уже таких не было. Тем не менее какое-то количество танков и бронетранспортеров шли на прорыв, охватывая позиции соседних частей и нашей батареи.

Зенитки калибра 76 миллиметров являлись серьезным противником для немецких танков. Хорошие прицелы, скорострельность до 20 снарядов в минуту позволяли вести эффективный огонь. Конечно, я, семнадцатилетний подросток, мало в этом разбирался. Я подносил ящики, в каждом из которых лежали четыре остроносых снаряда.

С детским любопытством глядел на немецкие танки. Крошечные коробочки, нырявшие в облаках снежной пыли, с бугра в низину, и снова выныривавшие наверх. Батарея открыла огонь с большого расстояния. Наводчики через свои сильные прицелы уже хорошо видели цель. Четыре пушки хлопали звонко и часто, а я, наблюдая за картиной боя, порой забывал про ящики.

— Витя, быстрее неси вон те, бронебойные! — торопили меня и других подносчиков.

Вражеский снаряд, пролетавший поблизости, то ли выл, то ли гудел. Рвануло с перелетом. Я выронил ящик, но тут же его подобрал и потащил к орудию. Трусом прослыть не желал! Тем более здесь находился и наш командир, лейтенант Богаури, остальные ребята и девчонки-связистки.

Взрывов наших снарядов я не видел. Били бронебойными болванками. Где-то в стороне по танкам стреляли другие орудия. Зато немецкие снаряды взрывались то ближе, то дальше. Фонтаны мерзлой земли, грязного снега и столбы дыма. Огня от взрывов не было. Зато впервые услыхал, как противно воют и свистят на разные лады осколки. Один шлепнулся в снег рядом со мной и зашипел. Я нагнулся, чтобы глянуть, и вздрогнул, услышав крик:

— Есть! Одного уделали! — и забористый мат.

Одна из коробок дымилась и упорно тянула в низину. Сейчас добьют! Я тянул очередной ящик, когда взрыв ударил совсем близко. Или, может, так показалось. Я не упал, чтобы спрятаться от осколков, а припустил еще быстрее с двухпудовым ящиком на плечах. Потом ранили бойца из расчета. Его отвели под руки в землянку санинструктора, и путь был обозначен красными пятнами величиной с пятак. Подносчик, который брал ящик передо мной, обернувшись, сказал:

— Крепко его зацепило. Наверное…

Фразу закончить не успел. Шарахнуло, как мне показалось, прямо над головой. От деревянного ящика брызнули щепки. Боец свалился в снег, рядом лежал разбитый ящик и надорванный посередине снаряд. Из дыры, проделанной осколком, торчали, как макаронины, пучки артиллерийского пороха.

Я пробежал мимо. Когда вернулся, парень, сунув два уцелевших снаряда под мышки, тащил их к орудию. Меня поразило его перекошенное, трясущееся лицо.

— Ты как, ничего? — спросил я.

Приятель мотал головой и, заикаясь, сообщил, что немецкий снаряд взорвался у него под ногами.

— Под ногами! — усомнился я. — Тебя бы в клочья разнесло. Глянь, где воронка.

Нам обоим повезло. Снаряд оказался фугасный (так мне потом объяснили). Осколков было немного, и взрыв, ударивший метрах в десяти, донышком стакана снес крышку ящика. Зато не повезло расчету четвертого орудия.

Снаряд взорвался спереди перед капониром. У зенитных пушек отсутствуют щиты, артиллеристы ничем не защищены и сидят на платформе. Взрыв снес часть бруствера, смял ствол и разбросал людей. Комком мерзлой земли в лицо был убит заряжающий, еще два артиллериста получили осколочные ранения.

На этом бой с танками закончился. Они свернули в сторону, и там еще долго слышались выстрелы. Потом мы узнали, путь прорывающейся колонне преградили наши «тридцатьчетверки». Там состоялся бой, прорыв немцам не удался. Боец-повозочный рассказывал нам увиденное:

— И наши «тридцатьчетверки», и немецкие танки стоят. Некоторые без башен, еще дымятся. Танкисты, как головешки обгорелые, и снег на всем поле закопченный.

— Много танков сгорело? — спросил кто-то.

— Ой, много…

— Ладно, езжай своей дорогой, — перебил словоохотливого возчика наш командир. — Разговорился…

— Я ничего… Я мимо проезжал, — заторопился боец.

Запомнилось второе февраля. До нас дошла весть, что армия Паулюса капитулировала. Но мы еще с неделю стояли на прежней позиции. Некоторые немцы, не желая сдаваться, мелкими группами ночами уходили на запад.

Комбат усилил посты. Много мы навоевали бы с нашими пятью винтовками и двумя наганами, если бы на батарею вышла группа побольше? Мелькали среди снежной мути какие-то фигуры. Мы раза два открывали огонь, фигуры исчезали.

Вскоре нас снова вернули в Бекетовку. Орудия сдали и занимались очень важным делом — выжаривали вшей, которые на позициях нас замучили. Настроение было хорошее. Победа, скоро весна, по дорогам вели колонны немецких пленных.

— Навоевались, фрицы?

— Чего молчите, Гитлер капут?

В основном шли молча, но некоторые кивали, повторяли, что «Гитлер капут». Боялись, что вдруг разозлимся и пальнем в колонну.

Вскоре нам прислали более мощные и современные зенитные орудия калибра 85 миллиметров. Не слишком отличаясь по весу от 76-миллиметровок, новые орудия имели такую же скорострельность, а снаряды поражали немецкие самолеты на высоте до десяти километров.

Через какое-то время полк передислоцировали в Ростов. Батареи раскидали по городу для защиты мостов и других важных объектов. От каждой батареи выделялась группа наблюдателей из трех человек с радиостанцией, которая находилась на переднем крае. Мы следили за небом и в случае приближения немецких самолетов сразу же передавали сведения о них на свои батареи.

Наш пост представлял землянку и круглый окоп глубиной полтора метра, а в диаметре чуть больше метра. Называли этот окоп «ямой подслушивания». Наблюдатель, который находился в нем, хорошо слышал звук приближающихся самолетов.

Какое-то время я находился в этой группе. Служба, хоть и напряженная (попробуй, прозевай самолеты!), но все же лучше, чем в атаку ходить. Хотя и здесь люди гибли. У немцев снарядов хватало, и обстрелы велись едва ли не каждый день. Порой снаряды падали совсем близко, в соседних группах имелись погибшие и раненые. Но мне было суждено нарваться на другую неприятность.

Однажды утром, когда я стоял на посту в «яме подслушивания», вдруг увидел троих немцев. Скорее всего они возвращались через линию фронта из разведки. Была бы у меня винтовка, может, по-другому бы повернулось, но единственная в группе винтовка имелась у сержанта, который находился в землянке. Я закричал:

— Немцы! Товарищ сержант, немцы!

Что, непохоже на героические подвиги наших бойцов? В газетах все по-другому происходило. Отважный часовой уничтожал фашистов-разведчиков, кого-то обязательно в плен брал. А вот в жизни по-другому случилось.